— Рихтгофен — красный или белый? — спросил внук.
— Летчик германской армии еще в ту войну. Кольцов, вернее сам Смушкевич, заметил, что Рихтгофен и еще пять лучших истребителей сбили сто двадцать самолетов. Остальные летчики эскадрильи всего двадцать. За полтора года не так уж и много. Республиканские летчики Испании сбили за два месяца в одном только мадридском секторе семьдесят германских и итальянских аппаратов (а уничтожить современный скоростной истребитель — это не то, что сбить «летающий гроб» образца 1916 года). В революционной Испании не было ни одного пилота, у которого налет превышал бы сорок часов на одну сбитую машину противника. У лучших бойцов приходилось по семи часов.
Павел Петрович, оторвав взгляд от книги, увидел скучающее лицо внука. Подсчеты, сделанные в записной книжке генерала Дугласа, не заинтересовали мальчишку. Старый журналист перелистал несколько страниц книги Михаила Кольцова. Наконец нашел нужный эпизод, спросил Германа:
— Возле какого города встретил писатель генерала Дугласа?
— Наверное, возле Мадрида, — неуверенно ответил мальчик.
— Точно, под Мадридом в эскадрилье, которой командовал прославленный ас Испании лейтенант Паланкар. Михаил Кольцов заинтересовался асом, задавал Паланкару множество вопросов. Особенно его занимал наделавший много шума прыжок лейтенанта с парашютом на один из мадридских бульваров. Прочтем это место:
«Лейтенант Паланкар — молодой, плотный, с озорными глазами, отвечает тихо, с лукавинкой:
— Как хотите, так и считайте. Конечно, с меня причитается разбитая машина. И я за нее отвечаю. И я ведь, по правде говоря, сам колебался: прыгать ли. Для хорошего бойца чести мало, если выпрыгнешь из самолета, пока его можно хоть как-нибудь использовать. Это вот у итальянцев, у „фиатов“ такая манера: только к их куче подойдешь, только обстреляешь — и уже хаос, дым, сплошные парашюты.
А тут была большая драка, и мне перебили тросы. Машина совсем потеряла управление. Я все-таки пробовал ее спасти. Даже на двухстапятидесяти метрах привстал, отвалился влево и старался как-нибудь держаться на боку. Но ничего не вышло. Тогда, метрах на восьмидесяти, решил бросить самолет. Если, думаю, буду жить, рассчитаюсь…
Прыгнул — и несет меня прямо на крыши. А у меня голова хоть и крепкая, но не крепче мадридских каменных домов. Хорошо еще, что ветер в нашу сторону: при такой тесноте тебя может ветром посадить к фашистам. Опускаюсь и думаю: мыслимо ли быть таким счастливцем, чтобы, например, спрыгнуть на арену для боя быков… Конечно, таких случаев не бывает. Но вдруг подо мною обнаруживается бульвар Кастельяна. Тот самый, на котором я столько вздыхал по сеньоритам… Ну, спрыгнул на тротуар. Самое страшное оказалось здесь. Меня мадридцы почти задушили от радости. Всю куртку изодрали. А за машину я понемногу рассчитываюсь и даже с процентами: четыре „хейнкеля“ уже сбил, бог даст, собьем еще что-нибудь подходящее».
— Разве не интересно? — отложив в сторону книгу, спросил дед внука.
— Интересно, — согласился Герман.
— Раз интересно, то и продолжай дальше сам. Стоит ли тебе объяснять, что и лейтенант Паланкар, как собственно и другие республиканские летчики, летали на советских истребителях, обучали их питомцы Смушкевича, прививали им почерк своего любимого командира.
Герман был в восторге — наконец он сам нашел несколько страниц в «Испанском дневнике», где речь шла о генерале Дугласе. Едва Павел Петрович появился на пороге, вернувшись из редакции, как внук бросился к нему на шею:
— Быстрее, быстрее, дедка, я тебе покажу что… Вот о Смушкевиче.
Раскрыв книгу на страничке, заложенной бумажкой, мальчик прочитал вслух:
«Генерал Дуглас, черноволосый, с длинным, молодым, задумчивым лицом, перебирает в памяти два месяца отчаянной, смертельной борьбы за воздух, борьбы с опытным и наглым врагом».
Внук торопливо листает странички. Вот еще одна закладка:
— Здесь об этом немецком летчике Рихтгофене, о котором ты вчера читал. Оказывается, у него в эскадрильи в ту мировую войну служил и сам Геринг. Я узнал — потом он был помощником Гитлера и всей его авиацией командовал.
Вот послушай, что об этом сам Смушкевич говорил: «Нам пришлось первыми в мире принять на себя удар армии, вооруженной всей новейшей, передовой германской техникой. Ведь германская армия имела выдающиеся заслуги во время мировой войны. Воздушный генерал Геринг трубит на весь мир о доблестных традициях истребительной эскадрильи Рихтгофена, в которой он сам служил». Ну, об этом ты мне уже рассказывал.