Лион Фейхтвангер когда-то заметил: «Человеку нужно два года, чтобы научиться говорить, и шестьдесят лет, чтобы научиться держать язык за зубами». Мне еще далеко до шестидесяти, и я, научившись говорить, не научился молчать.
Я поднялся на трибуну. По мере того как чувствовал, что овладеваю вниманием зала, все больше распалялся. Тема моей речи вымучена и выстрадана в бессонные типографские ночи. Начал с того, что впервые за многие годы собрался вместе партийный актив, а вот газеты не вышли. Кто в этом виноват? Одну за другой назвал причины, которые привели к подобному тяжелому положению. Типография должна вне очереди получать электроэнергию, надо строго наказывать «жучков», которые разбазаривают электроэнергию. Я знал, что сидящие в зале ждут, когда я назову фамилию того, кто прежде всего отвечает за эти упущения. На секунду голос предосторожности остановил язык, я помолчал. Но очень тихим был этот голос по сравнению с той еженощной досадой, которую вызывали неполадки в типографии. Я обернулся к президиуму и назвал по имени Кузьму Викентьевича, первого заместителя председателя облисполкома.
— Вы провели на бюро обкома решение о передаче типографии «Луч» в ведение облисполкома. Мы в редакции радовались — теперь будет наведен порядок. По существу же сменилась только вывеска. Вас мало волнует, что третий день не выходят газеты.
Кузьма Викентьевич меня перебил:
— Я на себе таскаю в типографию дрова, чтобы работал движок.
— Мы должны работать на тех постах, на которые поставила нас партия, и отвечать за порученное дело. Каждый на своем посту! Вот почему я от имени коллектива редакции, от наших читателей, обращаюсь к вам с претензией не как к грузчику, а как к руководителю областного исполнительного комитета.
В зале раздались аплодисменты. Я уже приготовился перейти к другому вопросу, как из президиума меня снова перебили вопросом. На этот раз поднялся из-за стола полный круглолицый мужчина в защитной гимнастерке — член бригады ЦК ВКП(б).
— Скажите, а редактор за что-нибудь отвечает?
— Обязанности редактора общеизвестны. Что же касается типографии, то она не подчинена редакции. Ею непосредственно руководит облисполком. Ну, и, конечно, обком партии.
— Каково же ваше отношение к типографии? Наблюдателя? — рука гневно опустилась на скатерть.
— Редакция — заказчик, а типография — исполнитель. Мое отношение такое же, как заказчика к портному. Портной испортил костюм — в этом нельзя винить заказчика, он пострадавшее лицо.
В зале зааплодировали. Товарищ из ЦК предостерегающе поднял руку:
— Мы не в театре, товарищи. Здесь не представление. Нам, откровенно говоря, хотелось, чтобы редактор областной газеты не только умел байки рассказывать, бойко произносить речи, но и организовать работу редакции, ежедневно давать читателям газету. Это его партийный долг, святая обязанность перед партией и народом.
На этот раз аплодировали не мне. Скомкав конец речи, вытирая выступивший на лбу пот, я пошел к своему месту. Чувалов, покосившись на соседей, зашептал мне в ухо:
— Правильно… Очень справедливо… Не грузчики, а партийные работники нужны в аппарате.
«Вылез бы ты сам на трибуну и сказал об этом во всеуслышание», — подумал я, но промолчал. Сегодня я и так успел дать волю словам. Пока мысли о заместителе предисполкома жили во мне, я был их господином. Теперь же, когда слова вырвались под своды этого зала, они стали мною повелевать. Нужно быть слепым и глухим, чтобы не понять, как не понравилась президиуму моя речь. Черт с ним: понравилась — не понравилась! Не ради карьеры я сюда приехал. Может быть, мое выступление заставит кое-кого задуматься о положении в типографии.
Последним на пленуме обсуждался организационный вопрос. Большинство приехавших с бригадой ЦК ВКП(б) остается на постоянной работе в области. Остается в Принеманске и Андрей Михайлович Саратовский, его избрали вторым секретарем обкома. Товарищ, который задавал вопросы во время моего выступления, станет председателем облисполкома. Большое подкрепление получила партийная организация области.
Молодость — не порок
Зеленый круг выхватывает на столе руки с длинными гибкими пальцами. Они дробно постукивают по листу белой бумаги.
— Сколько вам лет, редактор?
— Скоро тридцать.
— Молод!
— Это дело поправимое… — румянец заливает мне щеки.
Андрей Михайлович Саратовский громко, немного с хрипотой, смеется:
— Дело, говорите, поправимое? Нет, молодость прошла и ни на каком самолете ее не догонишь. Пора, — секретарь украдкой бросает взгляд на папку, лежащую с левой стороны, — пора, Павел Петрович, отказываться от комсомольского задора. В тридцать лет уже должна прийти партийная зрелость… Редактору она всюду нужна, а здесь в особенности.