— Это почему же? — обиделся Анатолий.
— Видать, характер хлипкий.
— Почему ты так решил? — все еще продолжая сердиться, спросил Ткаченко.
— Ты что думаешь, первый раз я пьяного хлюпика видел? Характер вчера показывал. Всех к черту. Сам пробью себе дорогу… У нас всех к черту не пошлешь. Без людей ты и копейки не стоишь. Так, салака.
В отделе кадров тралового флота тоже не выразили восторга при появлении Анатолия. Попросили документы. Он протянул редакционное удостоверение. Единственное, что было в кармане.
— Вы что, к нам в командировку? — удивленно спросил инспектор по кадрам.
— Нет, сам по себе. Хочу работать.
— Значит, пленила морская романтика. Ну что ж, заполните анкету. Месяца через три, если пройдете проверку…
— Как это через три… — Анатолий засунул обратно в карман удостоверение и пощупал скомканную бумажку. Машинально достал ее, распрямил. Три рубля. Весь его капитал. Не много. И на несколько дней не хватит, не то, что на месяцы.
Работник отдела кадров продолжал перечислять документы, которые должен представить человек, желающий получить работу на судах, ведущих промысел в далеких морях и океанах. Собственно говоря, Анатолий и сам должен был догадаться, что каждого, кто приходит в отдел кадров, на судно сразу не пошлют. Проверить надо, что за человек. А у молодого Ткаченко нет ни паспорта, ни комсомольского билета, ни трудовой книжки, ничего, что могло бы удостоверить его личность. Кроме редакционного удостоверения. Почему журналист вдруг хочет стать рыбаком, как он оказался в Морском?
Что же делать, куда податься? Вернуться в Принеманск? Глаза куда денешь. Опять амбиция. Мать места себе не находит. Отец обиделся. Какой черт его вчера попутал хамить отцу? А Женя? Вот ей и позвоню, она поймет.
Междугородняя долго не соединяла с Принеманском. Наконец он услышал голос Жени. Никогда он не казался таким дорогим, любимым…
— Толенька? Наконец-то, мы так волновались. Папа звонил… Как же ты оказался в Морском?..
Анатолий ответил что-то нечленораздельное, попросил поговорить с матерью, пусть вышлет на обратный билет денег. Приедет, все объяснит…
Раза три Анатолий наведывался на почту. Девушка, сидевшая за окошечком, на котором было написано «До востребования», приветливо отвечала:
— А вам пока еще пишут…
— Сколько времени нужно, чтобы по телеграфу пришел перевод из Принеманска в Морскую?
— Когда как. Может, два часа, а может, и пять. Наведайтесь позже.
Кончился не по-весеннему теплый день. Анатолий, устав, решил дождаться на почте пока наконец не пришлют деньги. Перекинув пальто через руку, он снова подошел к знакомому окошечку.
— Вот теперь есть, — улыбнулась девушка и протянула пахнущую клейстером зеленую бумажку, — только что получили. Напишите номер паспорта, кем выдан, сумму прописью…
— У меня нет с собой паспорта.
— Как же так?
— Уехал и забыл. Может, вас устроит удостоверение?
— Правилами запрещено, но если вы за меня заступитесь, когда начальник станет взыскивать…
— Клянусь.
— Оформляйте.
Пока Анатолий заполнял документ, замурзанный мальчишка лет десяти схватил его пальто, неосторожно оставленное на спинке стула.
— Ты это куда, паршивец! Товарищ Ткаченко, ваше пальто, — крикнула девушка из-за окошечка.
Полная женщина с авоськой, набитой батонами и бутылками с молоком, схватила мальчишку за плечо:
— Ворюга. От горшка — два вершка, а туда же. Куда только родители смотрят?
— В милицию его, в милицию. Там дознаются, кто его научил воровать, — посоветовал парень с комсомольским значком на борту пиджака.
— Что за шум, — весело сказал Анатолий, — это мой пацан. Я его и попросил подержать пальто.
— Тогда другое дело, — разочарованно произнесла женщина и отпустила мальчишку.
— Извините, я подумала, — стала оправдываться девушка, протягивая Анатолию двадцать рублей, посланные отцом по телеграфу.
Воришка понял, что незнакомый парень спас его, но не до конца поверил ему. Когда вышли на улицу, он стал усиленно шмыгать носом, моргать глазами, пытаясь выжать слезу:
— Ты меня в тюрьму поведешь, да?
— Охота мне на тебя время тратить.
— Я больше не буду, дяденька.
— Как тебя зовут, племянничек?
— Сергунька.
— Лопать хочешь?
— Еще как.
— Я тоже. Пошли в ресторан.
— Я? — удивился мальчишка. — У меня денег нет.
— Угощаю, — и вспомнив Светаева, спросил: — Признавайся, любишь жаркое из охотничьих собак?
— И котлеты тоже.
Старшие Ткаченко не пустились в пляс, когда на пороге квартиры появился Анатолий со своим подопечным.
— Как же это ты так, Толечка?
— Толечка, Толечка, — перебил жену Павел Петрович. — Кому нужны его объяснения… Такого позора…
— Дурак я, и сам это понял, — склонил голову Анатолий, — устраивает тебя такое признание? Или, может быть, мне пасть на колени? Впрочем, вместо одного дурня, ты видишь теперь перед собой полтора. Вот и его я к вам притащил.
— Боже мой, — всплеснула руками Тамара Васильевна, — а это еще что за явление? Да на нем ни одного чистого местечка нет.
— Отмоем, мамочка. Познакомились мы на почте в Морском, в момент, когда сей гражданин пытался совершить поступок, явно не совместимый с моральным кодексом советского человека.
Более подробный разговор состоялся за обеденным столом. «Сей гражданин» после того как был отмыт в ванной, облачен в чистое белье Анатолия и его свитер, сиял словно шар на новогодней елке. Закончив единоборство с двумя котлетами и жареной картошкой, гость удовлетворенно заявил:
— Я уже сыт.
— Раз сыт, тогда будем знакомиться, — предложил Ткаченко-старший, — меня зовут Павел Петрович, можешь называть дядей Павлом.
— Дядей? — удивился гость и ткнул пальцем в Анатолия, — он — дядя, а ты — дедушка.
За столом засмеялись. Павел Петрович кивнул в сторону жены.
— Вот она — бабушка Тамара.
— Нет, — замотал головой гость, — тетя. Бабушка — это когда старая, а тетя молодая.
Тамара Васильевна рассмеялась:
— Съел, старый дед?
— А ты, оказывается, пацан, дипломат.
Мальчишка замотал головой:
— Не угадали. Сергунька я.
— Значит, Сергей-воробей будем тебя звать.
— Это только мальчишки так дразнятся, — беззлобно заметил тот, — папа меня всегда Сергунькой называл, а мать, как пьяная напьется, «обормотом» прозывала, а когда заплачет, то «горем сирым»…
— Где же твои родители? — спросила Тамара Васильевна.
— Отец помер, а мать спилась. Вот и загудела в дальние края, как чистая тунеядка…
Чудовищно, страшно звучало в устах мальчика «чистая тунеядка» в соседстве со словом «мать».
История, рассказанная Сережей с пятого на десятое, потрясла взрослых. Коротко она сводилась к следующему: потеряв мужа, мать Сергея утратила человеческий облик. Начала пить, а потом и вести безнравственный образ жизни. Мамины «гости», пьяные драки, скандалы не давали мальчику возможности учиться, нормально развиваться. Вмешались соседи, милиция. Дело кончилось судом. Мать лишили родительских прав, выслали из города. Суд не обошел вниманием и мальчика. Было решено направить его в школу-интернат. Но это решение почему-то не выполнили. Из детской комнаты милиции хотели послать его в детский дом, но тоже что-то не получилось. Тем временем недобросовестные соседи оттяпали у мальчика комнату, а его выгнали на улицу. Бездомный, предоставленный самому себе, Сережа бродил по улицам Принеманска, попрошайничал, стал понемногу воровать. Потом решил повидать свет. Ездил «зайцем» на автобусах, поездах, так очутился в Морской, где и встретился с Анатолием.
— Черт знает что! — возмутилась Тамара Васильевна.
— Как же у нас такое могло случиться? — недоумевал Анатолий.
— Ты возьми и разберись, — посоветовал Павел Петрович. — Ты журналист, а это обязывает. Кому, как не тебе, встать на защиту мальчика, обиженного чиновниками.