— Устав, — подсказал внуку Ткаченко.
— Его именем в Вильнюсе даже улицу назвали…
— А о Яне Фабрициусе разве ты ничего не слыхал?
— Может, я слышал, — засомневался Герка, — ты мне подскажи…
— Коммунист из Латвии. Легендарный комбриг.
— Высокий. Огромный… С бородой и большими усами. Когда мы были в Риге, ты еще книжку о нем купил. Погиб Фабрициус в авиационной катастрофе. Женщину и ребенка спас, а сам погиб. Да? Ты тогда еще рассказывал…
— Примерно. Но вернемся к нашему герою. Яков Владимирович пошел из Рокишкиса навстречу частям Красной Армии. Вскоре он оказался в 144 стрелковом полку, который входил в бригаду Яна Фабрициуса. Под городом Сморгонью, что недалеко от Вильнюса, полк вступил в бой с польскими легионерами. Мужественно сражались красноармейцы. Полк за этот бой наградили почетным революционным Красным знаменем. Отличился в бою и молодой коммунист Яков Смушкевич. Он заменил раненого в бою комиссара полка. Ты знаешь, какое место среди бойцов занимает комиссар? Он является совестью солдат, должен быть среди них самым справедливым, самым скромным и самым смелым. К нему идут солдаты со всеми своими бедами. Комиссар обязан хорошо знать обстановку, сложившуюся на фронте, уметь объяснить бойцам, что происходит в стране, в мире, рассказать, что собой представляет противник, почему его надо уничтожить. Для этого, как сам понимаешь, нужно быть человеком грамотным. А у нашего знакомого какое было образование? Ровным счетом никакого. Ты вот в пятом классе учился, в шестой перешел. А он только четыре года в школу ходил. Больше не смог. Не до этого семье было.
Но Яков Смушкевич от природы был понятливым, много читал. Вырвется свободная минута между походами, боями, сразу садится за газету, за книгу. Он глубоко верил в правоту дела, за которое воевал. Вот эту свою веру в правду большевиков он сумел передать и товарищам по полку.
Многие бойцы ему в отцы годились. А к его слову прислушивались. Знали, у комиссара слово и дело никогда не расходятся.
В дверь постучали. Соседка по дому отдыха принесла толстый пакет.
— Была в канцелярии, — объяснила она, — увидела, что вам письмо такое солидное пришло, и решила занести. Может, что важное.
— Спасибо, — поблагодарил Ткаченко, — в следующий раз я вам два письма взамен принесу.
— А мне никто не пишет.
— Сам напишу.
— Буду рада, — засмеялась женщина.
Когда соседка ушла, распечатали пакет. В нем оказалась короткая записка от Тамары Васильевны. Она запрещала Герману купаться в море одному, без дедушки, спрашивала, повторяет ли он английский язык (уроки по английскому языку), давала житейские советы, которые не нравились внуку. Бабушка переслала Герману письмо, адресованное ему с Кубы отцом с матерью. В конверте оказалось несколько ярких, красочных открыток.
— Смотри, дедка, какой мировой пляж, — Герман протянул Павлу Петровичу открытку… — Не взяли нас с тобой на Кубу, а то мы бы сейчас загорали на этом пляже…
— Не мог отец взять тебя с собой. В командировку он поехал…
— Захотел бы, так взял. Мама же с ним поехала.
— Хватит брюзжать, ты же не старик, — переключил внимание внука Ткаченко, — вот бабушка переслала мне письмо из Киева. Пишет мой знакомый генерал. В юношеские годы он жил в Вильнюсе. Один из первых комсомольцев. Воевал на многих фронтах и в гражданскую, и в Великую Отечественную войну. Сейчас увлекся историей. Много собрал материалов о гражданской войне в Литве. Я ему писал, просил уточнить, не он ли сидел вместе со Смушкевичем в Лукишкской тюрьме. Оказывается, не он, а его младший брат, тоже вильнюсский комсомолец.
— А разве Смушкевич сидел в тюрьме в Вильнюсе? — спросил Герман.
— В той самой Лукишкской тюрьме. Я ее тебе показывал, когда мы ездили из Принеманска в Вильнюс, вскоре после того, как мы смотрели фильм «Красные листья».
— Еще как помню. После того как Метельский стрелял в суде в провокатора, который выдал коммунистов, его посадили в Лукишкскую тюрьму.
— Правильно. В фильме Сергей Метельский, а на самом деле это был Сергей Осипович Притыцкий. Герой Вильнюсского коммунистического подполья в годы господства панской Польши. В последнее время он был председателем Президиума Верховного Совета Белоруссии.
— Он вместе со Смушкевичем в Лукишкской тюрьме сидел?
— Нет. Они не были знакомы и сидели в разное время. Яков Владимирович попал в тюрьму во время гражданской войны. Произошло это еще до того, как он воевал в бригаде Яна Фабрициуса. Служил Яков вначале в Минском коммунистическом батальоне Красной Армии. Батальон вел тяжелый бой под Барановичами. Яков был контужен и в бессознательном состоянии взят в плен польскими легионерами. Так он оказался потом в Лукишкес.
Я и раньше слышал о побеге Якова Владимировича из Лукишкской тюрьмы, а вот сейчас генерал из Киева подтверждает этот факт. Заключенных красноармейцев тюремщики заставляли работать. Они и дома ремонтировали, и завалы разбирали, мебель делали. Якова определили в тюремную прачечную. Весь день пар, грязь, вонища. Весь мокрый. Поздно вечером конвойные приходили за арестованными и издевательски приглашали:
— Бабоньки, кончай свои постирушки. Марш в камеры…
У прачечной, как и у других помещений тюрьмы, стояла охрана. Сбежать отсюда казалось немыслимым. Но Яков не мог смириться с неволей. Как птицу из клетки тянет в небо, так и его тянуло на фронт. Смушкевич давно готовился бежать из тюрьмы, а тут и случай удобный подвернулся. Он заметил, что охрана, забирая в камеры «прачек»-заключенных, не пересчитывает их.
Улучив удобный момент вечером, перед приходом охранников, Яков Владимирович спрятался за огромными корзинами, в которые складывали чистое белье. Рано утром за бельем приезжала на подводе полная полька. Она любила посмеяться с охранниками, балагурила и с заключенными. Случалось, то одного, то другого угостит куском хлеба или пригоршней семечек.
— Пани Зося, — однажды спросил ее Яков, — расскажите, что на воле делается. Может, газетку принесете.
— Ишь, какой грамотный. Да такому красавчику, как ты, не газеты надо читать, а с девушками танцевать. Пойдем вечерком танцевать…
— Рада душа в рай, да грехи не пускают, — отшутился Яков. — Такого красавца, как я, — показал на свою мокрую рваную одежу Смушкевич, — и на порог танцевального зала не пустят.
— Это дело поправимое. Какая паненка своего кавалера не обмундирует.
На следующий день пани Зося принесла Якову свежую газетку, правда, для маскировки завернула в нее кусок хлеба и пачку махорки. Постепенно они подружились. Женщина и подсказала Якову, как лучше выбраться на волю. Следуя ее совету, Смушкевич спрятался на ночь за корзинами с чистым бельем.
Утром Зося пришла в прачечную раньше обычного.
— Решился, красавчик, — увидев Якова, обрадовалась Зося. — Залезай быстро в корзину.
Корзина не так и велика, а Яков был парень здоровый, пришлось ему согнуться в три погибели, колени прижал к подбородку, руки вытянул по бокам. Зося бросает сверху чистые рубахи, кальсоны, полотенца, а сама смеется:
— Смотри не задохнись, красавчик, а то вместо жениха привезу домой покойника.
— Нашла время смеяться. Как корзину на телегу погрузишь? Не поднимешь же меня…
— Не твоя забота.
Позвала Зося солдата, охранявшего прачечную:
— Кавалер, пособи корзинки на подводу поставить, а я тебя махорочкой угощу.
Вскоре Смушкевич, освобожденный из тюрьмы ловкой прачкой, оказался на фронте. На этот раз ему пришлось воевать против кулацких банд, которых много появилось на разоренной войной земле в белорусских и литовских лесах.
— Есть в Белоруссии небольшой городок Пуховичи. В эти самые Пуховичи привела Якова Владимировича фронтовая дорога. Воспользовавшись малочисленностью гарнизона, стоявшего в городке, банда бывшего царского ротмистра Булак-Булаховича захватила его. И, как водится у бандитов, только вступили в Пуховичи, сразу начали грабить население. Ворвутся в дом, все перероют — перины порют, подушки режут, стены ломают, — все золото, драгоценности ищут. А чуть кто неудовольствие выскажет — сразу кулаком в лицо, нагайкой по спине огреют. Если же кого заподозрят, что он коммунистам сочувствовал, тех ставят к стенке и расстреливают. В особенности издевались бандиты над евреями. Целыми семьями убивали.