Узнало командование Красной Армии о зверствах, которые чинят в Пуховичах бандиты, и приказало полку, в котором служил и Смушкевич, вызволить из беды население белорусского городка. Кстати, полк входил в подчинение Реввоенсовета Минского района, которым, как я тебе уже говорил, командовал Иероним Уборевич. Так фронтовая судьба свела еще юного Смушкевича с двумя выдающимися советскими полководцами — Фабрициусом и Уборевичем.
Ночью полк подошел к Пуховичам. Бандиты выскакивали из домов, кто как спал — в нижнем белье, босиком, на ходу отстреливались. Казалось, победа совсем близка. Вдруг с чердака двухэтажного дома застрочил пулемет.
Взвод, с которым шел и комиссар полка Яков Смушкевич, разбежался. Кто к стенке дома прижался, кто за забор спрятался, а некоторые побежали даже на другую улицу.
— Куда же вы, товарищи, стойте! — кричит Смушкевич.
Кто не слышит комиссара, а кто вид делает, что не слышит. Не охота под пулю себя подставлять.
Комиссар выхватил из-за пояса гранату и побежал через улицу, прямо к дому, в котором пулеметчики засели. На войне часто так бывает — смелого пуля минует, а труса и в укрытии найдет.
Миновала пуля и Якова Владимировича. Добежал он до парадного, остановился дух перевести. Слышит сзади шаги. Несколько человек бегут. Оглянулся — бойцы из взвода, с которым в бой шел. Увидели, что Смушкевич один в атаку бросился, стыдно стало, выскочили из своих укрытий и за ним побежали.
Что же делать дальше, как в дом проникнуть? Потрогали парадную дверь — заперта. Забор вокруг двора высокий. Пока переберешься, засевшие в доме бандиты обстреляют. Пулеметчики же держат под своим наблюдением две улицы — все наступление срывают.
И вдруг свершилось чудо — распахнулись ворота. Высокая, стройная девушка рукой машет:
— Сюда, товарищи, сюда быстрее!
Бросился комиссар в ворота, за ним красноармейцы, впереди девушка бежит; привела их прямо к лестнице, ведущей на чердак. Первым на чердак Яков поднялся, граната над головой.
— Отвоевались, гады. Сдавайтесь!
Двух бандитов в плен взяли. Пулемет целехонький в часть приволокли.
Командир полка поздравил, поблагодарил Смушкевича и его товарищей за храбрость, проявленную в бою.
— Тут больше, чем мы, — ответил комиссар, — благодарность заслужила одна дивчина. В самый опасный момент она появилась как добрая фея, ворота открыла, путь на чердак показала. А мы не знаем ни ее имени, ни фамилии. Даже в лицо не успели разглядеть. Одни говорят, что блондинка, другие, что брюнетка. Разве ночью разглядишь.
Командир смеется:
— Девушку, Яша, придется найти: хоть блондинку, хоть брюнетку. К вечеру доложить об исполнении.
Нелегкую задачу задал командир Смушкевичу. Попробуй найди в Пуховичах таинственную незнакомку.
Утро следующего дня выдалось солнечным. Люди, узнав, что красноармейцы выгнали из города бандитов, вышли на улицы. Оказалось, что в Пуховичах живет много высоких, стройных, красивых девушек. На одну посмотрит Яков — похожа на ночную незнакомку, на другую — еще больше похожа.
На городской площади знакомый командир взвода на баяне играет, бойцы с девушками танцуют. Комиссар стоит в сторонке, к девушкам приглядывается. Все ночную незнакомку ищет. А надо тебе сказать, что хотя Яков и был смелым парнем и верховодил среди сверстников в Рокишкисе, но в обществе девушек чувствовал себя неловко, стеснялся. Жизнь его так сложилась, что все больше среди мужчин ему приходилось бывать. С парнем он бы запросто познакомился, сразу нашел общий язык, а к девушкам подойти стеснялся. Смотрит, другие бойцы приглашают девушек танцевать, а он робеет.
Уже уходить собрался, как к нему подошла девушка и так бойко спрашивает:
— Что это вы в тени стоите, товарищ. Боитесь загореть на солнышке или опасаетесь, что вам ноги танцоры оттопчут? Не опасайтесь. У нас в Пуховичах солнце ласковое, не горячее, не обожгет. А девчата ловкие, танцевать горазды.
Сердце Якова Владимировича замерло — она, определенно она. Такая же, как и ночная незнакомка — высокая, стройная, русая коса через плечо переброшена. Спросил, не она ли в ночном бою им помогла. Девушка с достоинством ответила:
— Нет. Я девушка вполне обыкновенная. Хотите танцевать, могу пригласить. Кстати, как вас зовут, герой?
— Смушкевич… Яков Владимирович.
— А меня можете просто Басей называть.
Танцевать не стали. Бася вызвалась показать новому знакомому город. Незаметно оказались на окраине, в сквере. Вдруг издали послышался рокот мотора. Минуту спустя, низко, прямо над верхушками деревьев, пролетел аэроплан.
— Как я завидую летчикам, — сказала девушка. — Им, пожалуй, смелости нужно больше, чем вашей ночной героине.
— Не скажите, — ответил Яков. — На земле случается проявлять не меньше мужества, чем в воздухе.
— Вы когда-нибудь летали?
— Не приходилось.
— Значит, и судить не можете о мужестве летчиков. Хотя бы один раз в небо поднимитесь, потом поговорим. Обещаю, что слушать вас буду очень внимательно. Если бы я была мужчиной — обязательно стала летчиком.
Смушкевич засмеялся:
— Чтобы понравиться такой девушке, как вы, я готов хоть сейчас полететь.
— Сейчас не сейчас, но когда-нибудь прилетайте ко мне в Пуховичи. Я вас встречу с цветами.
Так вырастают крылья
От вчерашнего дождя не осталось и следа. Песок быстро впитал в себя влагу, а солнце и ветер с моря просушили пляж. Павел Петрович с внуком загорают в дюнах.
Над пляжем, прочертив по небу огромную белую полосу, пролетел самолет.
— Смотри, дедка, смотри, как тогда над Пуховичами.
— Сравнил! — дед отложил в сторону газету, снял очки. — Над Пуховичами тогда пролетел аэроплан, который теперь, пожалуй, лишь на картинке в учебнике по истории авиации можно увидеть. В ту пору красный воздушный флот только создавался. Самолеты были такие, что сейчас посмотришь и удивишься, как люди могли на них летать. Фанера, полотно, планки. Все это было скреплено на честном слове. Аэропланам давали громкие имена, вроде имени былинного героя Ильи Муромца, а сами летчики их называли более точно — «Летающими гробами», «Примус-драконами».
— Примус — это такая медная штука, на которой раньше обед готовили? — спросил Герман.
— Вот и выросло поколение, которое никогда не видело примуса! — то ли удивился, то ли обрадовался Ткаченко.
— Хотя и очень примитивными в ту пору были аэропланы, но казались они тогда верхом технического совершенства. Человек не только обрел крылья, оторвался от земли, но мог с воздуха вести разведку, стрелять. Управлять самолетом могли лишь люди, знающие технику, образованные. Среди рабочих и крестьян, которые составляли основную массу Красной Армии, людей образованных было мало — раз-два, и все. В красные эскадрильи пришли бывшие царские офицеры. Знания и опыт они имели, но не все с открытым сердцем относились к Советской власти, к новым порядкам.
В такую, далеко не совершенную авиацию, и был в 1922 году направлен служить Яков Владимирович Смушкевич…
— Значит, послушался Басю? В летчики записался, — Герман прервал рассказ деда.
— Нет. Девушка здесь ни при чем. Партия решила тогда послать в авиацию коммунистов. Узнал об этом Яков Владимирович, пришел в партийную организацию полка и попросил: «Пошлите меня в авиацию».
Просьбу Смушкевича удовлетворили, но на прощание сказали: «Сам напросился. Теперь держись. Не посрами имени коммуниста». Назначили его ответственным организатором партийной работы четвертой отдельной истребительной авиационной эскадрильи. Официально их называли Оторгами, а неофициально, по привычке, комиссарами.
Ну, а теперь давай немножко пофантазируем. Летчики во всей армии выделялись — так сказать, небесные создания. У них были кожаные куртки, шлемы. На ногах они носили не сапоги, как кавалеристы, а ботинки и краги. В общем, отличались от других. Этакие армейские аристократы. И вот появляется среди них пехотинец. Гимнастерка застиранная, вылинявшая. На ногах тяжелые ботинки, а брюки снизу прихвачены обмотками.