– Ты водишься с меченым?! – с ужасом в голосе воскликнула какая-то впечатлительная дамочка из толпы, что стало последним аргументом для Хидэна. Спасибо тебе, женщина, ты ускорила процесс!
– Я даю свое согласие на разглашение тайны договора! – прогремела громом решительная фраза и все вновь затихли, в ожидании получить свежайшую сплетню.
– Вы все обвиняете Хидэна в ваших несчастьях, – довольная, что наконец-то могу все высказать, начала я. – Но каждый из вас принимал зелья из моей лавки или же приехал за ними. И они работали, верно? Вот ты! – ткнула я пальцем в мужчину, привлекая к нему внимание толпы. – Ты приходил за зельем для своего пятилетнего сына. Насколько я помню, шансов выжить у мальчика практически не было?
Намеренно замолчав, я дала прекрасный шанс отцу ребенка опровергнуть мои слова. Он мог свободно отречься и сказать, что подобного не было. Но он кивнул, явно не понимая к чему я клоню, а узнать очень хотел. Впрочем, как и все собравшиеся.
– Не было, – утвердительно сказала я во всеуслышание. – И тем не менее ребенок жив, здоров. А ты? – указала я на совершенно молоденькую девушку, которая еще две недели назад чуть не потеряла дитя. – Твой еще не рожденный малыш разве жив не благодаря зельям из Лавки?
– Но ведь это ваша лавка, Сабрина, – словно несмышленышу втолковывала мне прицесса, а ее муженек рядом едва ли не кипел, наверное догадался о чем пойдет речь дальше.
Театральные паузы никогда не были моим коньком, всегда предпочитала говорить прямо, быстро, но сейчас нужно было подогреть аудиторию. Довести до предела их любопытство, максимально заинтересовать и распалить их воображение, чтобы открывшаяся правда имела эффект разорвавшейся бомбы. Бум!
Обвела всех торжествующим и неприкрыто довольным взглядом, остановилась на принцессе и принце, явно рассерженных и одновременно взволнованных, набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:
– Все зелья готовила не я! – вскрики, ахи и охи эхом разнеслись по округе. – Их готовил Хидэн! Это он спас вас, ваших детей, ваших родителей, мужей, жен, сестер и братьев! Это благодаря ему вы все можете стоять тут и возмущаться, а не лежите под землей! За морем не было Хидэна, когда началась болезнь, но лекарство, изготовленное его руками смогло ее победить! И еще…
“Будь что будет!” – решила для себя и медленно, смакуя каждый взгляд людей, наблюдая за малейшими изменениями в их эмоциях, я торжественно закатала рукав и размотала намотанный клочок ткани. Метка отверженной горела ярко, практически светилась, словно сама себя презентовала и хотела показаться как можно большему количеству народа.
– Проклятие существует только в ваших головах, – сказала я уже без улыбки серьезным тоном. – Пока вы не знали, кто готовит зелья и лекарства, вы жили спокойно и радовались выздоровлению. Вы общались со мной и ни разу с вами ничего страшного или необычного не произошло. Конечно удобно спихивать свои неудачные дни и любые случайности на метку отверженного, но правда в том, что она лишь клеймо. Клеймо, которое раньше ставили на убийц, маньяков и прочий сброд, с которыми не хотели связывать судьбу. Оттуда и пошли слухи о том, что меченный приносит горе.
– Верно! – позади толпы послышался хриплый голос Генриха. Он стоял не один, а с целой делегацией, среди которой я с огромным удивлением заметила королевского летописца (его выдавали регалии). – Все правда!
– Как правда?! – взбеленился принц, вмиг забывший о том, что нужно держать лицо. – Меченные опасны! Это все знают!
– Вы ошибаетесь, Ваше высочество, – заговорил летописец, почтительно склонив голову. – Господин Фьерд обратился к вашему батюшке, Его величеству королю, некоторое время назад, с просьбой разрешить расследование. Я не мог не поучаствовать в сием мероприятии и подключился сразу же, как узнал. И поверьте, то, что мы обнаружили перевернуло все с ног на голову.
Честно говоря, даже я оказалась в шоке от их изысканий, чего уж говорить про местных. Историки нашли не только подтверждение моей теории, что первые меченые были опасными преступниками и потому те, кто с ними связывался погибали. Они нашли даже данные о тех, кто прожил долгую, счастливую жизнь, женились и завели детей, просто никогда не говорили о своей “меченности”. Рассказ одного лекаря, который узнал о том, что его друг отверженный, заставил меня заплакать.
“Ральфу было восемьдесят лет. Я помню его уставшим от жизни, сгорбленным, измученным, когда он пришел в наш городок. Одна рука у него отсутствовала, а рана у плеча ужасно гноилась. Я не мог пройти мимо, привел к себе и подлечил, пытаясь хоть что-нибудь выпытать о прошлом. Но Ральф назвал только свое имя и ничего более. Моя соседка, вдова Шарла, добрейшей души женщина и точно также несчастливая, сразу же взяла над ним опеку и сейчас, по прошествию стольких лет, считаю, что именно она спасла Ральфа, вдохнула в него заново жизнь.