Ана осторожно открыла первую книгу, которая, казалось, может развалиться в руках: под обложкой с потрепанными уголками скрывались пожелтевшие, изношенные, помятые и кое-где грязные страницы. Ана прочитала имя, ниже — две даты, разделенные тире. «Похоже на надпись на надгробии… Всего пятнадцать лет». Дата смерти была написана другими чернилами и другим почерком. Она перевернула страницу. Книга под номером один возвращалась на три века назад и была не книгой, а дневником. Корявые буквы, выцветшие пятна, дневник открывался записью, датируемой восьмым годом жизни владельца:
«Тут будет важное. Вдруг что-то забуду. Я не помню себя до четырех лет. Это так странно — забывать. Большой переполох из-за появления сил, надеюсь, люди справятся».
У Аны заболели глаза, пока она пыталась читать в тусклом свете, она хмурилась и поджимала губы от напряжения. Она пролистала вперед — записи велись нерегулярно, и содержали не столько чувства и мысли, сколько разрозненные факты, новости и отстраненные замечания. Ана не могла избавиться от жуткого ощущения нелепости: мог ли ребенок так педантично, сухо и умело вести хронику событий и писать о новых знаниях. Дневник закончился, оставив половину листов пустыми. Последней строкой чужой рукой было вписано: «Нож в сердце, не успел использовать Свет». Ана вздрогнула, пытаясь осознать, какую тайну она обнаружила: необычную коллекцию? Исторический артефакт? Чью-то рукопись, повесть в дневниковой форме?
Руки мерзли, Ана потянулась ко второму тому, тоже потрепанному. Будто холодный ветер из загробного мира, следующая запись пронеслась по ее венам:
«— 2114 год, умер при родах».
Ни имени, ни дня рождения… и смерти. Ана перелистнула и увидела уже женские инициалы, и фамилию, и годы жизни. И дальше убористым почерком шли воспоминания владелицы.
Ана захлопнула книгу, забыв об осторожности, взяла следующую. Семьдесят лет спустя кто-то все еще вел свой дневник в той же манере, и дата кончины и ее причина все также были вписаны чужой рукой. «Это традиция, другая религия?» — спрашивала себя Ана. Она понимала, что вряд ли имела право это просматривать, но остановиться не могла.
Номер три:
«…Деревня Веретено, под крыльцом третьего дома справа…
…Церковь Святца озарила короля, теперь это часть ритуала вступления на престол…
…Умерла из-за столкновения с Тьмой, когда ресурс Света был израсходован…»
Четыре:
«…Естественная смерть…»
Ана листала дневники, уже не вчитываясь: все они велись одним образом, дата смерти предыдущего была датой рождения следующего, а номер на обложке означал порядок жизней владельцев. Ее осенило: последний номер, последний дневник! Она вскочила на ноги и полезла за интересующим ее томом. Восемь. Стул качнулся, когда она потянулась к дальней части полки, Ана выхватила книгу и едва удержала равновесие. Стул встал на место с громким ударом. Она замерла, прислушиваясь, и крепко сжала дневник: почти новый, углы обложки укреплены металлом. Было не по себе, и Ана не сразу решилась его открыть. Все прошлые тома были историей, а этот… увидит ли она имя, что ждет?
Легкое движение дрожащей руки, форзац:
«Кеннет Блэкфорд, при рождении Уолкер
3 апреля 2366 года — …
В документах: 3 апреля 2361 года».
Глава 83. Говоря не говорит
Ана недоуменно отстранилась, а потом перечитала. Ей не показалось — Кеннет — не тот, за кого себя выдает. И его вторая дата рождения… на пять лет раньше. Только что ей было неловко даже открывать дневник, а теперь она не знала, что и думать. И она решила не думать, перевернула страницу, ожидая, что записи все объяснят.
Два предложения наискосок перечеркнули всю страницу:
«Я устал. Надоело».
Без даты.
Ана вздохнула. Граф был утомлен уже в детстве. Она постоянно купалась в своих страданиях, омывала ими Кеннета, но через что прошел он? Ей тоже не принадлежала ее фамилия, она даже не знала точную дату рождения, только год. Может ли это значить, что Кеннет тоже осиротел? Или что бежит от чего-то?
Ана снова склонилась над записями. Вдруг без единого звука дверь распахнулась. От неожиданности Ана вздрогнула, уронив стеклянную сферу — к счастью, на диван — и повернулась к вошедшему. В лицо ударил ослепительно белый свет, обжигая и без того покрасневшие от чтения глаза.
— Ана?
Кеннет стоял в дверях. Распахнутый дневник лежал на диване. Ана осознавала неловкость ситуации.
— Граф. — Краска залила ее щеки.
Он подошел к ней, наклонился и закрыл свой дневник. Ана, пристыженная и немного испуганная, опустила глаза. Она не знала, как Кеннет отреагирует на то, что она рылась в его личных записях. А он, казалось, не заметил ее смущения: спокойно сел на диван, подвинув остальные книги, и с усталым видом провел рукой по волосам.