Ана запрокинула голову, уставилась в потолок. Казалось, он тоже покрылся трещинами.
— Он полюбил Тьму во мне.
— Это лишь моя маленькая уловка, — призналась Хельга. — когда я увидела, что между вами загорелась искра, когда я поняла, что ты крепко держишься за Тьму, то решила помочь Свету увидеть в тебе равную. Иначе он бы не снизошел, — она хмыкнула. — Это был единственный способ, чтобы он расслабился рядом с тобой, чтобы начал открывать сердце. Свет мой, разве это не прекрасное чувство?
Кеннет молчал. Впервые с прихода Хельги он поднял взгляд на Ану.
И этот взгляд вонзился в нее медленно и грубо ржавым зазубренным ножом. В груди разлилась боль, нарастая с каждой секундой, как пожар, пожирающий все теплое, нежное и ласковое, что было между ними: робкие слова, трепетные недомолвки, украденные минуты уединения, пылкие поцелуи. Песчинки плавились. Ана вернула Кеннету остекленевший взгляд.
Свет вспыхнул на груди, она вздрогнула, заледеневшей рукой сорвала с шеи опустошенного мотылька и, разжав пальцы, позволила ему упасть на пол.
Глава 99. Пустой сосуд
— Простите меня, — искренне попросила Хельга. — Но я по-прежнему верю, что Свету нужно приглядеться к людям, а тебе, птенчик, подходит этот заносчивый, но добрый бог. Люди тебя подвели.
Ана стряхнула оцепенение и усмехнулась этой надменной снисходительности.
— Давай вернемся, — вдохновленно произнес Кеннет, не замечавший и не желавший замечать Ану. — Здесь для нас ничего не осталось.
— Я не могу, Свет мой. Во мне нет ни капли божественной силы, — буднично сказала Хельга и развела руками.
Кеннет улыбнулся с вопросом на губах.
— И я не хочу возвращаться. Мне там тяжело и грустно. — договорила Хельга. — Давай останемся здесь. Насколько лучше быть среди, чем смотреть свысока!
Кеннет вскочил на ноги и обвинительно воскликнул:
— Ты видела, что они сотворили с нашими силами?! Ты стала символом всего зла, а части меня достаются убийцам! Они получили бесценный дар, чтобы превратить его в оружие, манипуляцию, власть. Я здесь не останусь. Для меня каждое новое перерождение мучительнее предыдущего. Я жил, но я жил преданный, обманутый, измученный. Все благородное, что я нес в себе, оборачивалось против меня, все хорошее они звали наивностью. Посмотри на Ану, ее судьбу! Как это может быть миром, что ты полюбила?!
Ана стиснула челюсти, чтобы не сказать, что Кеннет ничем не лучше, что он и есть то, что ненавидит.
— Я понимаю, и не могу уговорить тебя остаться. Возвращайся, но я с тобою не пойду, — спокойно сказала Хельга, как будто давно готовилась к этому разговору.
— Как я вернусь один? Силу Тьмы нельзя оставлять без противовеса, — произнес Кеннет, его голос хрипел от напряжения. — Мир погрузится в хаос, если Тьма не будет уравновешена Светом.
Старушка хмыкнула, не сводя с него пронзительного взгляда.
— Так ты все же тревожишься за людей? — она бросила хитрый взгляд на Ану. — Я не обязана быть той богиней, которая станет твоей спутницей. У Аны уже есть моя сила, она может забрать и память.
Кеннет нахмурился.
— Но ты же… — начал он, но Хельга перебила:
— Я сама решаю, когда и куда мне идти, — отрезала она, — и я не вернусь.
— Ты не можешь так оставить меня! После всего!
Кеннет сжал кулаки.
— Я не оставляю. Моя божественная память вернет тебе ту Тьму, что ты помнишь, — настойчиво убеждала Хельга.
Ана слушала, как ее судьбу опять решают за нее. Кеннет повернулся к ней. В его глазах читалась неуверенная мольба и надежда. Она ответила ему полуоткрытым взглядом.
— Ана, пойдем со мной, мы можем быть с тобой всегда, — ласково сказал граф, делая шаг к ней, — можем попытаться…
Она сделала шаг назад.
— Ты узнаешь всю мудрость вселенной, ты обретешь безграничную силу, ты покинешь место, что приносит тебе мучения.
Бог, возносящий к себе обычную смертную. Знает, что эта память ей не принадлежит, но все равно хочет вложить в ее тело. В пустой сосуд.
Но Ана не была пустой.
— Вы хоть раз видели во мне — меня? — ее голос надломился в последний раз.
— Я не отделял тебя от нее. Ты замечательный человек, и станешь прекрасной богиней, — ответил он, с чарующей улыбкой протягивая руку. — Разве это плохой выбор?
Это были слова, что должны растоптать в пыль разбитое сердце. Но от сердца уже ничего не осталось. Ана подняла глаза на своего графа, своего бога, и на ее губах расцвела горькая улыбка.
Он желал быть с ней настолько, что предлагал ей вечность. Но для этого нужна была память Хельги. Девятнадцать лет жизни — ничтожная плата за бессмертие. Если честно, сколько из них Ане по-настоящему хотелось сохранить?