— У меня нет слов, чтобы описать твою безалаберность и эгоистичность, — подытожила баронесса. — Еще одна пощечина кажется хорошим пояснением, но недостаточным, — она посмотрела на свою ладонь.
Ана отвернулась и стала рассматривать улицы за окном, которые посерели и словно лишились жизненной энергии, когда солнце затянуло низкими облаками. Она удивлялась, насколько ей легко давалось общаться с людьми, которые ее недолюбливают. «Привычка, что ли?» — думала она. С Вероникой было проще, потому что Ана знала ее чувства и их причины, и ей не приходилось после каждого резкого слова метаться в мыслях, пытаясь нащупать ответ на мучивший ее вопрос «За что?»
Вероника была права: Ана эгоистична. Зачем она лезла к несчастной служанке, что дрожала и заикалась рядом с ней и неумело скрывала нараставшую панику? Неужели надеялась на дружбу, понимание и помощь? Ана вздохнула, коря отчаяние прошлой себя. Она так много лет провела среди злословия и унижений, что даже страх, казалось, давал шанс на взращивание хороших отношений. Вот они, ее мечты стать цветочницей, на ладони, несбывшиеся, изуродованные, наполненные сожалением.
Ана с трудом выполола этот сорняк из своей души, отказавшись от желания наладить связь с Лиззи. У нее был Кеннет — этого достаточно. Он был не хрупким цветком, но деревом: с сильным стволом и кроной, укрывающей от бед и тревог.
— Я была жадной, — признала Ана.
— Жадной не в тех вещах, — ответила Вероника. — Направь теперь все внимание на его Королевское Высочество. Справишься — не только нам поможешь, но и получишь все, что тебе заблагорассудится.
Ана подумала, что же ей должно заблагорассудиться, когда теперь находилась в центре роскошного ателье, на стены которого, украшенные до боли знакомым бордовым и зеленым бархатом, гобеленами и позолоченными цепями, она избегала смотреть. В голову не приходило ничего, что ей уже не пообещал Кеннет. Смерть первосвященника была пока что на первом месте, сам Кеннет — на нулевом, хоть себя он не обещал, к сожалению.
Пока Ану обмеряли в четыре руки, она попробовала разозлиться на Веронику за то, что та привела ее в ателье, принадлежащее маркизу де Сильве, но не получилось. Баронесса поучала Ану, как правильно улыбаться глазами, как взмахом ресниц заставить желаемого кавалера подойти, как ходить, чтобы на тебя с восхищением оборачивались. Ана слушала вполуха, не видя в подобном поведении необходимости, ведь на графе Блэкфорде ни один из приемов не сработал. А на Яне? Она задумалась, но пробовать их не хотелось, в конце концов он был ее другом детства. И, как бы ее ни убеждали в обязательности его соблазнения, истинной целью было перетянуть принца на сторону тайного общества. И пока вернуть дружбу казалось Ане лучшей идеей, чем стать «одной из».
Вероника показывала Ане эскизы платьев, вычурных, ярких, в нужных местах неприличных, где-то наивно милых, прикладывала к ее лицу кусочки тканей разных цветов то хмурясь, то кивая, и записывала неозвученные выводы в блокнот. Ану впечатляли ее старания, баронесса суетилась, подбирая ей как можно более притягательные наряды. Конечно, она догадывалась, что Вероника руководствуется желанием поскорее от нее избавиться, хотя бы и с помощью привязанности младшего принца. Однако Ана продолжала витать в облаках, придумывая, что скажет Яну, и что он ей ответит. Им нужны были не украшения, не блеск атласа, не мягкость бархата, а маленький, темный уголок, где они смогут скрыться от мира и просто поговорить.
— Ты меня слушаешь?
Ана вздрогнула от резкого оклика баронессы.
— А… что? — она не слушала.
— Через несколько дней ты посетишь салон графини Эверфир. Она задает тон и музыку светской жизни Дансвета, поэтому уж постарайся произвести должное впечатление, — Вероника сделала паузу, — любыми методами. Мы выстроим твой публичный образ, который может быть каким твоей душе угодно, лишь бы не пресным: принц Ян воду не пьет.
— Это я заметила, — буркнула Ана.
— Сопровождать тебя никто не будет, на прием приглашены только леди. Будь готова, что придется много говорить и обсуждать философские и политические вопросы. Никогда не знаешь, какую тему выберет графиня, — Вероника многозначительно подняла брови.