Нам не побывать на некрасовских охотах на дупелей или на медведей (с ним бывала его последняя пассия Зиночка, по оплошности застрелила любимую собаку Некрасова, в угодьях под Чудовом; хозяин поставил собаке памятник), не посидеть рядом с ним в игорных гостиных, не заглянуть за шторы его амурных романов... Вот бы кто-нибудь написал роман о Некрасове! Но где возьмешь романиста?! Да и жанр романа о корифее литературы — французский. Наш удел — литературоведение, в этом мы преуспели.
Долгие годы наши некрасоведы довольствовались тем, что открыл в Некрасове Ленин: по мнению Ильича, Некрасов обретался где-то между Чернышевским и либералами; будучи лично слабым, склонялся к либералам. В своей книге Николай Скатов «переоценивает» ленинскую оценку поэта, ищет и находит в личности, деяниях Некрасова не «слабость», а «силу». Ну, хорошо, допустим, Некрасов не колебался между тем и этим, отвечал на хамское к нему отношение Герцена, а потом и друга Тургенева гордым молчанием, не звал заодно с Чернышевским Русь к топору, то есть явил отменную силу духа. Но разве такая перемена оценочного знака приближает нас к пониманию личности и судьбы Некрасова? Едва ли. Фигура проникновенного певца русской грусти и в то же время журнального магната не теряет ореола загадочности. Это я не к тому, что автор книги о Некрасове Скатов «снизил тему», «упростил задачу». Но тайна сия велика есть. Стоит, стоит потратить жизнь, чтоб попытаться ее раскрыть.
В книге Николая Скатова «Некрасов» сильно выражено личное авторское начало, то есть исследование представляет собой современное прочтение судьбы и стихов Некрасова, с непосредственным сопереживанием, как будто поэт поделился с грядущим — через полтора столетья —истолкователем чем-то сокровенным. Кстати, заметим, что автор книги о Некрасове, как и его герой, тоже родом с берегов Волги, трудами и дарованиями поднялся из провинции в петербургскую ученую элиту, возглавил Пушкинский дом... Но это уже биография Скатова, его личное дело, а перетолковать биографию Некрасова, изобилующую, мягко говоря, парадоксами, в выгодном для классика свете... для этого нужен тонкий психологический инструментарий. К тому же, что важно отметить, Николай Скатов первым предпринимает капитальное исследование творческого пути, личности поэта без оглядки на указующий перст Ильича. Так что перед нами... новое открытие Некрасова, некрасоведение с красной строки.
Вот, к примеру, такой эпизод: в империи в очередной раз разгул реакции, передовые журналы закрывают, золотым демократическим перьям грозит заточение. Связи Некрасова с приближенными к трону персонами не выручают. Обычно расчетливый, выдержанный, дальновидный, Некрасов решается на рискованный шаг: сочиняет хвалебную оду в честь всемогущего сатрапа — одиозной фигуры в глазах образованного общества, «вешателя» Муравьева. Он оглашает оду на одном из званых вечеров в аристократическом салоне, в присутствии многих лиц. И что же? Сатрап высокомерно отмахивается от лести пиита. Автор злополучной оды погружается в бездну отчуждения: общество отворачивается от него, журнальная братия злорадствует, друзья не подают руки, больше чем друг, брат по крови Тургенев насупливается — до гробовой доски. Этот эпизод принято было относить на счет «личной слабости» Некрасова.
Скатов заново входит в психологические обстоятельства происшедшего. Ход его мысли примерно таков: Некрасов, с его логическим складом ума, просчитывал ходы, умел предвидеть последствия того или иного поступка. Вряд ли надеялся на фортуну и в данном случае. Предвидел худшее, но счел нужным... К тому же не искал какой-либо личной выгоды, самому ему ничто не угрожало. Поставил на карту собственное доброе имя, дабы использовать шанс (прочесть оду «вешателю») — в интересах общего дела. Даже в этом «постыдном» в глазах современников поступке Некрасов проявил необыкновенную крепость духа, силу характера, пожертвовал собою для пользы общего дела. Такова версия Скатова.
Очевидно, другой на месте Некрасова, так было принято у проигравшихся дворян, подался бы за утешением в Европу... Некрасов тоже бывал в Парижах, но не засиживался там, как его друг Тургенев; заграница не оставила заметного следа в его поэзии. В отличие от своих даровитых современников, поэт не взирал на Россию сквозь зарубежную призму, а возвращался на родину — за душевным исцелением, как в обитель поэтического дара, к сестре, могиле матери, грешневским мужикам — товарищам по охоте. Собственно, вся судьба Некрасова, ее драматический сюжет, если угодно, фабула, состоит из отрывов-возвращений, падений-возвышений.