Мне неловко, но физиологическое желание превыше стеснения: я набрасываюсь на еду, не беспокоясь о том, чтобы сходить за вилкой или хотя бы помыть руки.
— Они забрали с собой некоторую часть правдолюбов, — начинает Талия. Я не перестаю жевать, но прислушиваюсь к её речам. — Точнее — самых раненых. Не знаю, куда именно, потому что больше мы их не видели. — Внутри меня всё холодеет. Курица встаёт поперек горла. — Ни Макс, ни Эрик лично не приезжали, только лихачи: под сывороткой и нет. Дерек тоже приезжал.
— Дерек? Как он? — я говорю с набитым ртом, но Талии, кажется, всё равно, как и мне.
— Он в порядке. И, — Талия вдыхает — слишком долго для хороших новостей, — когда он приезжал, он был в сознании. Дерек делает всё по своей воле.
Я отрицательно качаю головой.
— Он не мог, — аппетита как и не было. Я перекладываю еду на диван. — Дерек не такой.
— Он убил одного из альтруистов прямо на моих глазах, — подбородок женщины дрожит. — Как я поняла, он — заместитель Макса и Эрика. Все лихачи слушаются его.
Разумеется. Наверняка, они думают, что такой человек, как Дерек, не будет руководить толпой, если сам не верит в правильность действий. Они верят ему, как верила и я.
— Вы уверены, что он не под сывороткой? — уточняю я.
— Он мой сын, — тихо отвечает Талия. — Я бы сразу поняла, если бы с ним было что-то не так.
Теперь когда я смотрю на женщину, от её слишком сильной схожести с сыном мне становится не по себе. Дерек предатель. Дерек, который всегда был рядом, чтобы подстраховать — предатель. Дерек, который пил со мной, когда было так паршиво — предатель. Дерек, который был мне так дорог — предатель. Дерек, который научил меня тому, чему не смог научит Амар — предатель.
Амар… Неужели, он погиб зря?
Я не хочу верить. Не хочу и не могу. Кажется, что только что съеденная курица вот-вот выйдет обратно.
— Ваша дочь Лора с нами, — говорю я. — И я обещала ей спасти Дерека, но теперь…
Талия ничего не отвечает. Она опускает взгляд в пол. Я не хочу видеть, как она плачет, потому что сама снова разревусь. Вместо этого я сжимаю ладони в кулаки, молча встаю с места и с силой пинаю кресло, на котором сидела. Провожу рукой по волосам, пытаясь успокоится, но сердце бьётся так быстро, словно готовится вырваться из груди. Чтобы подчинить себе моего брата, Эрику пришлось воспользоваться сывороткой. Дерек же пошёл сам. Почему? Он был единственным, в ком я не сомневалась, а оказался единственным, кто предал.
— Простите, Талия, но теперь я правда не знаю, как мне постараться сдержать своё обещание, — успокоившись, произношу я.
Талия качает головой.
— Я понимаю. Но он всё ещё мой сын.
Я киваю. Не знаю, почему, просто с силой трясу головой, как ненормальная, пока шея не начинает неприятно ныть.
— У него наверняка есть план, — в голове не укладывается возможность того, что Дерек — предатель, поэтому я решаю попробовать оправдать его. Прежде всего, перед самой самой. Затем — перед его матерью. — Или Эрик вынудил его примкнуть. Дерек умный — он знает, что лучше без сыворотки, потому что в этом случае он, если появится возможность, сможет пристрелить его. — Талия едва заметно морщится, когда я говорю о смерти Эрика. — Он убийца, Талия. Он заслуживает смерти.
— Но ведь можно начать с прощения, — шепчет она.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
— Нет. После всего произошедшего уж точно, — Талия вопросительно смотрит на меня, и я объясняю: — Он вколол сыворотку моему брату, и тот чуть не убил нашего отца. Теперь Эрик числится в моём личном списке смертников.
— Ведь он придёт, верно? Ты бы не позвала его, если бы не была уверена.
— Да, — я киваю. — Эрик сентиментален, несмотря на всю свою жестокость. Он, вроде как, испытывает ко мне определённые чувства, — я запинаюсь на каждом втором слове. Говорить об этом вслух почему-то оказывается тяжелее, чем прийти к этому в голове. — Он точно придёт.
— А где другие?
— Отправились обратно в Товарищество… По крайней мере, должны были. Мы, — я набираю в лёгкие побольше воздуха, — понесли определённые потери сегодня. Эти люди не заслужили смерти, и уже тем более того, чтобы их мёртвые тела продолжили лежать в штаб-квартире Эрудиции.
— Но вам удалось украсть сыворотки? — допытывается Талия.
Я вспоминаю о коробках, которые лихачи-предатели грузили в военные машины.
- Нет. Мы опоздали. Всё было зря.
Амар, Линн и другие умерли зря. Они умерли за то, чтобы мы проиграли очередную битву с Джанин. Они умерли за то, чтобы их настоящий лидер Дерек Хейл оказался на стороне врага. Теперь Джанин вместе со своими сыворотками наверняка присоединилась к Эрику и Максу в штаб-квартире Лихости, откуда они смогут начать полномасштабную зачистку города. Эти трое доведут свои планы до конца за считанные дни, и тогда всему городу придёт конец.
— У вас есть план? — спрашивает Талия. Она наклоняется чуть ближе и добавляет шёпотом: — У тебя есть план?
Есть ли у меня план? У меня был один, но он не сработал практически сразу.
— Нет, — честно отвечаю я. - Но, как мне кажется, так даже будет лучше. Как много альтруистов готовы встать на нашу сторону в случае чего?
— Все, — сразу же отвечает Талия. — И каждый.
Я пытаюсь сомкнуть глаза хотя бы на час, но сон никак не хочет приходить. Лежу на кровати Айзека, обняв автомат, смотрю в окно, где в тусклом свете уличных фонарей невозможно различить даже соседний дом, и жду. Эрик наверняка захочет появиться внезапно. Если он не пришёл вечером, значит, придёт ночью или ранним утром.
Я так и не придумала, что именно скажу ему. Попрошу сотрудничества? Притворюсь предателем? Или просто плюну на всё и, как только он перешагнёт порог дома, выстрелю ему в голову? Какой из вариантов я не выберу, итог будет один — я труп.
Дышу беззвучно и даже не шевелюсь — прислушиваюсь. Талия ушла несколькими часами ранее, оставив меня одну, но предупредила, что будет прятаться в соседнем доме вместе с другими старшими членами Альтруизма, включая Маркуса Итона. Но что они могут? Это не лихачи, способные и без оружия нанести немалый вред, это альтруисты, которые не обидят и мухи. К тому же, принимать помощь от отца Тобиаса мне совсем не хочется — это будет походить на предательство, а его за последние двадцать четыре часа у нас и так в избытке.
Я сразу слышу, когда дверь на первом этаже открывается. Бесшумно спрыгиваю с кровати и на цыпочках следую в коридор, перехватывая автомат в удобное для стрельбы положение.
Шаги внизу становятся громче. Там явно не один человек. Ловушка. Я слышу, как кто-то перезаряжает автомат, а затем поднимается по ступенькам в мою сторону. Проскальзываю во вторую комнату на верхнем этаже, дверь которой, — о, чудо! — оказывается открытой. Оставляю небольшую щёлку, чтобы было видно коридор, прижимаю автомат прикладом к плечу и готовлюсь открыть огонь. Как только человек, чьего лица я не вижу, оказывается в поле моего зрения, я выхожу обратно в коридор и прижимаю дуло к его спине.
— Стоять, — шёпотом говорю я. — Пикнешь хоть слово — разряжу в тебя весь магазин, и плевать, что меня саму потом убьют.
В полумраке практически ничего не видно. Человек хмыкает и поворачивает голову вполоборота.
— Понимаю, я не идеальный друг, но убивать меня за это уже будет лишним.
Четыре. Я опускаю автомат, парень поворачивается, и я обнимаю его.
— Что ты здесь делаешь?
— Неужели, ты действительно подумала, что я брошу тебя одну?
С первого этажа доносится чья-то ругань. Кто-то с грохотом что-то роняет.
— Кто с тобой? — интересуюсь я.
— Зик, Трис и Айзек, — отвечает он.
— Как вы миновали охрану?
Четыре молчит. Стоя так близко к нему, я различаю в темноте глубокую складку, пересекающую его лоб.
— Там нет никакой охраны, — на лице Четыре неподдельное удивление.
Я хочу было сказать, что они не могли пропустить лихачей, стоящих на крыше каждого дома альтруистов, когда меня прерывает громкая и оглушающая сирена, не несущая в себе ничего хорошего.