Выбрать главу

Станнис, как всегда - само очарование. Лол.

========== Рейла VI ==========

283 З.Э. – Винтерфелл

Рейла оставила Визериса вместе со своей короной у Близнецов. Свита, сопровождавшая ее на Север, была мала: Элия убедила Рейгара, что в настоящий момент никому не принесет пользу, если король покинет Королевскую Гавань, и Рейла соглашалась. Она сомневалась, что Рикарду Старку и его людям хотелось видеть больше Таргариенов, чем они были вынуждены, особенно после суда. И она отказалась от сопровождения Королевской гвардии: не только Винтерфелл воспринял бы это оскорблением, но она уже прожила один брак под внимательным присмотром рыцарей, которые только добавляли стыда в ее ношу, за ее беспомощность и их бездействие. Она не хотела проходить это снова.

Но Визерис… Она заехала со своим сыном насколько могла далеко, потому что времени, что оставалось им, было немного, и от того оно было только драгоценнее. Рейла знала, что однажды они должны были расстаться, даже если бы она не выходила замуж за Хранителя Севера. Однажды ей пришлось бы увидеть, как он уезжает. Но матери были привычны к такому. Если же ребенку приходилось провожать мать – это казалось куда более жестоким. Все должно было быть наоборот. Она верила, что ему не причинят вреда в Красном замке, верила, что Элия сохранит своего деверя в безопасности, но все же оставалась жестокая правда, что она не увидит его теперь по крайней мере несколько лет.

Некоторое время визитов королевской семьи на Север не будет, она это понимала, а лорд Рикард был бы дураком, если бы позволил ей поехать на юг «в гости» - он мог верно заподозрить, что она бы не вернулась. Это не был обычный второй брак вдовы, и она не была обычной матерью. Она заняла себя тем, что старалась улучшить свои умения в верховой езде, и запоминала нежные черты лица своего ребенка. Она не могла приехать к Старкам, как бессильная и разбитая вдовствующая королева. Она заставляла себя ездить верхом все дольше и дольше с каждым днем, хотя она с трудом могла вспомнить, когда ей в последний раз до этого позволялось сесть в седло.

Эйрис считал, что езда верхом могла быть причиной выкидышей, и кроме того, ему никогда не нравился вид женщин на лошади. Он считал, что они выглядят слишком по-мужски. Она помнила, как он насмехался над их лордом-дядей принцем Дунканом и его дикой Дженни, когда будучи детьми, смотрели, как пара едет из Красного замка в Королевский Лес. «Она была блудливой, когда он подобрал ее в грязи», – Эйрис, которому было тогда двенадцать или тринадцать, прошептал ей на ухо, его горячее дыхание обжигало ее шею. «А теперь она еще блудливей, ты только посмотри, как эта шлюха скачет».

Рейла помнила, как думала, что Дженни, которая никогда не была красавицей, но была странно привлекательной, с ее длинными темно-рыжими волосами и остреньким лицом, выглядела свободной, а не отвратительной или распутной. Она выглядела счастливой и свободной, отправляя лошадь в галоп, и ее волосы развевались за ней, пока она гналась за Дунканом среди зеленых деревьев. Может быть она и обижалась на них обоих теперь, но у нее оставались нежные воспоминания о них из детства – как и о тете Рейль, Рейль, которая ребенком уехала в Штормовой Предел, которая несколько лет спустя вышла замуж за лорда, сестру которого отверг ее брат ради крестьянки.

Рей, так называл ее дедушка. Их обеих. Большая Рей и маленькая Рей. Что ж, она больше не Маленькая Рей, но она уже и не Рейла Таргариен, жена Эйриса. Ее ноги болели, а мышцы горели каждую ночь, но эта боль была лучше, чем та, к которой она привыкла. Жалкая правда, подумала она, в том, что пусть она уезжает к судьбе, которая разлучит ее с семьей и всем, что она знала, она все равно не испытывала того ужаса и страха, что испытывала перед свадьбой с Эйрисом. Была ли она напугана? Несомненно. Она была бы дурой, если бы не боялась. На Севере у людей нет причин любить ее, и у них множество причин ее ненавидеть, пусть даже это она сама предложила брак.

Но теперь она была свободна от Красного замка, который всегда, даже когда она была маленькой, доставлял ей больше горя, чем радости. Она была свободна от жары и вони Королевской Гавани, свободна от взглядов двора, от ее старой спальни, где в ее снах крики и удары Эйриса все еще отдавались эхом, свободна от столькой боли. Как будто она сбросила одежды, тяжелые и мокрые от дождя. Она чувствовала себя даже легче, почему-то. И пусть даже Север принесет ей новую боль, новое горе, по крайней мере, все будет иначе. По крайней мере, она сможет говорить себе, что сама это выбрала, пусть выбора практически и не было.

Она наконец освободилась от короны на ее голове, которую она протянула в маленькие бледные руки Визериса, обернув его пальцы вокруг металла. Эйрис приказал сделать ее для нее вскоре после того, как занял трон. Она была менее громоздкая, менее торжественная, чем его корона, и все же, ей никогда не нравилось это золото, покрытое гранатами, их острые грани. Она часто резала о них руки, когда только начала ее носить. Рейла иногда задумывалась, что может быть этого Эйрис и хотел, что это радовало его, что она страдает от его рук, пусть и не напрямую. Что ж, в этом случае, он все же победил, потому что она страдала от всего, что он делал – и что делал Рейгар – но она отказывалась об этом думать. Он больше не будет над ней торжествовать.

– Сохрани ее, – сказала она своему сыну. – Может быть я еще королева, но корона мне больше не нужна.

Он посмотрел на нее мокрыми глазами.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, матушка. Я… Разве Рейгар не может позволить тебе остаться? Не уезжай. Пожалуйста, не оставляй меня.

Рейла не позволила себе заплакать. Она не хотела, чтобы он помнил ее плачущей. Она поцеловала его брови, щеки, нос, и пригладила его волосы. Они стали длиннее. Напомнили ей о Рейгаре. Она надеялась, что не подведет его, как она думала о своем первенце иногда. Рейгар был сам себе хозяином, но может быть она могла… должна была растить его лучше. Должна была быть храбрее, может быть сильнее, должна была биться за него, сопротивляться гневу и ярости Эйриса, и может быть, тогда всего этого не случилось.

– Я должна, – сказала она. – Я Таргариен, и я поклялась, что поеду на Север и выйду замуж за лорда Старка, и это я сделаю. Мы должны быть домом, который держит клятвы, или от нас ничего не останется, Визерис. Я знаю, ты понимаешь. Я знаю, ты будешь сильным. Ты ведь сможешь быть сильным ради меня? Я увижу тебя снова.

– Когда? – потребовал он, прижимая корону к груди, вытирая нос. – Когда ты вернешься?

– Однажды, – сказала Рейла. – Однажды ты увидишь меня снова. Не плачь, милый. Ты принц. Твои люди смотрят на тебя. Я буду отправлять тебе воронов. Элия и ее дамы помогут тебе писать в ответ. Я люблю тебя.

Теперь он по-настоящему начал рыдать, и она поняла, что не может оставаться дольше, потому что потеряет свои силы и разрыдается с ним. Она забралась на свою лошадь. В отдалении ее ждали северяне.

– Я люблю тебя, Визерис, – сказала она, надевая стремена. Она ехала в седле по-мужски. У нее были платья для верховой езды, первые, которые не были черного цвета, заказанные специально для этой поездки. Ей никто больше не будет управлять. Она Таргариен, она была… Она остается королевой, и она встретит то, что ждет ее, с высоко поднятой головой. Она однажды прошла по проходу септы к чудовищу, которое ее ожидало. Это не будет намного труднее.

– Не уезжай! Матушка! – его септа удерживала его. Визерис, кажется, уронил корону в грязь. Часть нее надеялась, что он выбросит ее в ближайшую реку.

– Матушка, пожалуйста! – громко рыдал он, но она заставила свою белую лошадь прибавить ходу, и его плач затих в отдалении. Каждая часть ее кричала, чтобы она обернулась, вернулась к нему, взяла его на руки и пообещала, что никогда его не оставит, но она не могла. Ее дорога лежала вперед. Она продолжила ехать.

Лорд Рикард выехал встретить ее, когда она пересекла границу Севера. Она не была бы удивлена увидеть злость на его лице, но он был как всегда бесстрастен, хотя она думала, что заметила его удивление, когда он отметил отсутствие короны и повозки для путешествий, ее простой наряд и выражение ее лица. Она знала, что выглядела теперь по-иному, куда жестче, может быть, но остановив лошадь, все, что она сказала, было: