По меньшей мере, Рейгар больше не считал это нелепой и пустячной докукой, отвлекавшей его от его истинного предназначения – выращивания трех драконов. Со смерти Коннингтона он стал другим. Жестче, подумала она, хотя было еще не понятна, была эта жесткость железом или медью. Ее не было рядом, когда ему сообщили вести, но когда она пошла его искать, она нашла его у Лианны, и слава богам, она успела прийти вовремя. Она до сих пор не была уверена, что собиралась сказать девчонка, но она видела лицо Рейгара. Элия видела мужа рассерженным раньше. Рассерженным, раздраженным, встревоженным, обиженным.
Но это не был холодный гнев, к которому она привыкла. Это было бешенство. Она не представляла, почему он пошел к Лианне Старк, услышав новости, какого возможного утешения он, по его мнению, от нее ожидал – думал ли он, что узнав о смерти одного из его друзей, она внезапно смягчится к нему и снова примет в свои объятья? А может он думал, сказать ей, что Роберт убил его, в надежде, что она проклянет его как убийцу и изменника? Может, он пытался доказать, что кровь была не только на руках Рейгара?
Но кто же послал лорда Джона, подумала она горько. Ты. Нравится тебе это или нет, ты послал этого человека в битву вместо себя, человека, который, и ты это знал, боготворил тебя, поклонялся тебе, как божеству – и Роберт его убил. Он взмахнул молотом, но это твои действия привели к смерти Коннингтона. Но теперь для нее это не имело значения. Коннингтон мертв. Это было шоком, но не настолько, чтобы она разразилась рыданиями или даже притворилась скорбящей. Они даже не нравились друг другу, о любви и речи не шло. Она не пришла в восторг и даже не была довольна известию о его смерти, но она и не станет ощущать вины за недостаток сожалений о нем.
И все же, увидев Рейгара, она была встревожена. Что тогда сказала Лианна?
– Вот и хорошо, – выплюнула ему в лицо девчонка. – Хорошо, я рада, может теперь ты поймешь – все еще думаешь, боги на твоей стороне? Надеюсь…
О чем бы она там не надеялась, никто не услышал, потому что Элия силой одного только взгляда сумела заставить сира Барристана немедленно вбежать в комнату, молчаливого, сурового взгляда: «вы хотите, чтобы все это случилось опять, сир?» - и Селми встал между ними двумя, и Рейгар ушел, а Лианна сказала:
– Ничего бы он не сделал, ваше величество, – она ровно смотрела на нее, обхватив живот. – Он никогда ничего не делает, наш король.
Может быть.
С тех пор прошло два месяца. Первая скорбь Рейгара утихла, но ярость оставалась. Он даже не прикасался к арфе. Он начал собирать в косу свои длинные светлые волосы. Она не знала, смерть Коннингтона была причиной, или просто понимание, что не случится быстрой и решительной победы, о которой он спокойно распорядится издалека, и после которой пребудет в Штормовые Земли, дабы судить и казнить всех и вся, кто остался. К ней вернулись воспоминание о другой фразе ее матери: белым ручкам Рейгара придется приняться за черную работу. Она подумала, что ему это было труднее выносить, чем ей. Он никогда не испытывал желания доказывать, что он король-воин.
Мысль, что богов не волнуют его желания, для него была в новинку.
За пределами королевской септы бушевал ветер, отражаясь от стен и крыш. Он сорвал с нее вуаль, и Нимелле пришлось бежать, чтобы поймать ее, и Алис склонила голову от надвигающейся бури и схватила Элию за руки, пока они бежали по камням снова внутрь. Нимелла уже сняла плащ, прикрывающий ее рубаху и штаны, держа его в руках. У нее была привычка тренироваться с копьем каждый день перед ужином, и несколько недель с ней можно было найти Лианну Старк. Но Лианна Старк теперь была на шестом месяце, и даже неосторожная Нимелла не рисковала махать рядом с ней копьем.
И судя по всему, чем больше становилась Лианна, тем злее должна была Элия быть. Теперь не было вопроса, что будет, если у Рейгара родится ребенок. Ребенок уже был. Может быть, Рейгар унаследовал слабое семя Эйриса, может быть ребенок никогда не будет дышать, не издаст свой первый крик, но это будет твердое, бесспорное доказательство неверности Рейгара. И это была просто неверность, постоянно напоминала она себе, просто связь, иначе она сошла бы с ума. При дворе не было мужчины, женщины или ребенка, которые не знали бы, что Лианна не хотела здесь находиться. Многие из них верили, что любовь Лианны к Рейгару увяла и умерла в секунду, когда Эртур Дейн поразил Брандона Старка. Это не было полной правдой, но Элия была довольна, что так говорили. Не было бы ничего хуже, если бы придворные вдруг начали шептаться, что Рейгар верит, что возрождает заново Эйгона Завоевателя и его сестер.
То, что она больше проводила времени, думая о бастарде Рейгара, и Эйгоне и его королевах, чем о собственных детях, выворачивало ее наизнанку. Она не хотела, чтобы у них оставались воспоминания о ней, как о беспокойной и озлобленной, об их отце как о вечно отсутствующем или осыпаемым бранью, об их бабушке, как о сосланной на Север. Она пыталась проводить с ними по крайней мере час в день. Это было больше, чем в свое время могла проводить с ними время ее мать. Она никогда не сомневалась в любви Лорезы Мартелл к ней и ее братьям, но она не могла быть одновременно принцессой Дорна и матерью. Они говорили или с одной, или с другой.
Отец, вот кто играл с ними, кто учил их новым вещам, кто водил их плавать в Водные Сады, кто показывал ей и Оберину, как карабкаться по деревьям, прежде чем его здоровье начало подводить. Он читал им, и пел им, и она никогда при этом не считала его меньше мужчиной, чем он был. Он не был их правителем. Мать была. Он был ее консортом, как бы необычно это не было для остальной части Вестероса. Элия обожала его в том числе и потому, что он ничего от них не ждал, не то, чтобы у него не было амбиций или обязанностей – он просто не налагал их на своих детей.
Конечно, теперь она была королевой-консортом с собственными детьми, будущее которых уже продали, теперь она считала иначе, теперь она думала, как же тяжело было ее матери иногда, как бы она хотела, чтобы та была еще рядом. Рейгар был бы не ровня Лорезе думала она, нет, она знала. Ее мать могла сурово смотреть в глаза Тайвина Ланнистера в его собственном доме, и пусть она не могла заставить Старого Льва дрогнуть, она не была той, кто отвернет взгляд первой. Теперь Оберина звали Змеем, но именно их мать научила их терпеть. «Мужчины, вроде Тайвина, не имеют терпения», – сказала она как-то Элии. «Как только ты вручишь им топор, они начинают рубить деревья. Они не ждут, пока прекратятся дожди, корни пересохнут, а кора отойдет. Для них время – еще один враг, которого надо поразить, а не союзник».
Элия умела ждать. Она умела ждать, говорила она себе, она ждала, она ждет, она будет ждать, пока не прекратится дождь, пока не кончится буря, пока не поднимется солнце и не станет снова гореть высоко в небе над ними. Сначала восстание. Потом Рейгар. Она не позволит ему отобрать у нее Эйгона. Эйгон все еще в опасности. Он не обязан быть сыном своего отца или внуком своего деда. У него будет другой путь, просто не тот, что предвидит себе Рейгар, она это знала. Пусть даже у Лианны будет сын, а не дочь, она не позволит случиться второму Танцу. Никогда. Она позволит Рейгару совершить те же ошибки, что его предки.
Эйгон теперь уже ходил, и с каждым днем он становился больше, уже достаточно большим, чтобы кричать при виде нее и бежать ей навстречу вместе с Рейнис, когда она входила в комнату. Но он был слишком груб с котенком Рейнис, которого она звала Балерион, хотя звучало больше похоже на Барон, когда она говорила, и ей уже приходилось разнимать драки брата и сестры, теперь, когда Эйгон уже был достаточно большой, чтобы щипаться и шлепать в ответ.
– Я хочу к Визерису, – заявила Рейнис, прижимая мяукающего черного котенка к груди, пока Элия пристраивала Эйгона с игрушками. – Я хочу Виззи и Варга.
Элия понятия не имела, кем или чем был Варг, пока минут через десять не вспомнила, что своего серо-белого котенка Визерис назвал Вхагар. Она оставила Эйгона с кормилицей, и взяв Рейнис за маленькую ручку повела ее в поисках своего деверя и его кота-дракона. В последнее время все, о чем говорил Визерис, были драконы. Наверное, это был возраст. Оберин с ума сходил по лошадям в семь лет. Он сломал руку вскорости после дня рождения, когда его сбросило с седла, и она была втайне рада, что он был заперт внутри, и они могли больше времени проводить вместе. Они писали друг другу «тайные» послания на неправильном валирийском, притворяясь, будто сражаются с невидимым врагом, будто они шпионы и убийцы.