Это было уже неважно. Она бы слепо желала быть в другом месте, какой бы выбор она не сделала. В сказках, где девушки совершали глупые поступки, уходили слишком далеко от дома, влюблялись в не того человека, в конце всегда был урок, неважно, выживали они или умирали. Некоторых спасали, и они жили долго и счастливо со своими галантными рыцарями, а некоторые красиво умирали в постели из роз и плюща, под поцелуями их несчастных возлюбленных. Но из этого следовало извлечь урок. Никто не пришел спасать ее, и она была уверена, что если умрет, то ее смерть не будет красивой и приятно пахнущей. И она не была уверена, какой урок она извлечет, чего еще она не знала.
Но девушки в тех сказках были ненастоящими, конечно, так что неважно, что с ними происходило, только то, как красиво это рассказывалось, и заставляло ли это тебя ахать, плакать или смеяться. Лианна не знала, как она расскажет свою историю, если выдастся возможность. Это не будет красивая, приятная или героическая история. Может быть она сможет поменять имена, место действия, лица. Но даже тогда все будут понимать, чем все кончится. Она приподняла юбки, перешагивая через упавшую ветку, и вздрогнула, почувствовав, как сверху что-то пролетело. Ворон присел на ближайшее дерево, резко каркая на нее.
– Уходи, – сказала она. Ее волосы стали дыбом. Ворон снова каркнул.
– Миледи? – сир Левин стоял на расстоянии позади нее, но теперь подошел к ней. – Вы что-то сказали?
– Уходи, – сказала Лианна, но ее голос был едва громче шепота. Ее скрутило от боли. Она схватилась за живот.
Ворон закричал и взлетел, устремляясь в покрытое облаками послеполуденное небо.
Между ее ног что-то потекло. Лианна застыла на месте, потом почувствовала, как загорелось ее лицо. Она осторожно двинула руками, приподнимая юбки. Это что… Последовала еще одна волна боли, как давление, на нижней стороны ее спины, и она ахнула и склонилась от боли. Сир Левин уже стоял рядом с ней.
– Как давно вы испытываете боль? – осторожно спросил он, успокаивая ее, подумала она, подавляя стон.
– С самого… утра… но не так… мейстер говорил, что это обычное дело, когда… – она остановилась, чувствуя тошноту.
– У вас воды отошли? – спросил он, с легкостью поднимая ее на руки, не обращая внимания на ее крик.
– Я не… – она сжала пальцами его белую броню. Небо качалось над ней. Она все еще слышала карканье ворона вдалеке. – Слишком рано, – она в панике ухватилась за эту мысль. – Слишком рано, этого не может… мне сказали, что еще недели три до рождения, этого не может быть…
– Дети рождаются, когда пожелают, миледи. Так было с моей сестрой, – он прибавил ходу, почти перейдя на бег.
– Слишком рано, – простонала Лианна, когда снова вернулась боль. – Я… они должны все остановить, скажите мейстеру, чтобы остановили…
– Старайтесь дышать, – предложил он и плечом толкнул дверь.
– Но ребенок…
– Моя племянница родилась на целый месяц раньше, и смотрите, где она теперь. Дышите, – приказал сир Левин, и Лианна вздохнула.
Она отрывисто и рвано дышала, и все вокруг нее помутнело, и она закрыла глаза, пока не поняла, что они вошли внутрь, и ее уложили в постель. Раздавались голоса перепуганных служанок, потом быстрые шаги, и сир Левин пропал, пришел мейстер, который ухаживал за ней, Харис. Ее юбки задрали вверх, и она отчаянно вырывалась из хватки державших ее, пока он осмотривал ее, и потом он наконец обратился к ней, дрожащей, задыхающейся, и его лицо было мрачным.
– Ребенок рождается, – сказал он. – Раньше, чем позже. Вы должны приготовиться, миледи. Ваши бедра уже, чем было бы хорошо, – ее снова ударило болью, и она закричала, прерывая его. Казалось, время замедлилось для нее. Ее раздели и положили в теплую ванну. Запертые окна распахнули по приказу повитухи, которая пришла с двумя помощницами. В какую-то минуту ей показалось, что она слышала голос Рейгара, но он не вошел в комнату, к ее облегчению. Мужчин обычно не пускали в комнаты, где рожают их жены, а она даже женой ему не была.
Она могла быть в ванне или несколько минут, или несколько часов. Ее пальцы все сморщились, когда ее наконец вынули. Ей было жарко, жарче, чем когда-либо в жизни, даже когда у нее была лихорадка в детстве. Повитуха потребовала льда, и требовала, чтобы она ходила по комнате, резко вдыхая с каждой волной боли. Ей хотелось начать тужиться, но ее предупредили не делать этого. Она хотела, чтобы ребенок вышел. Немедленно. Она просто хотела, чтобы все кончилось, неважно, что они сделают, она просто хотела, чтобы он вышел. Что угодно, только не это. Что бы она не делала, это не приносило облегчения. Ей хотелось выпрыгнуть в окно.
Когда она не смогла больше ходить, ее повели к кровати.
– Встаньте на четвереньки, – велела повитуха, управляя ею, как тряпичной куклой. – А теперь тужьтесь.
Лианна закричала, потом крики перешли в рыдания, рыдания обратились стонами, а потом стоны снова стали криками боли и усталости. Казалось, свет в комнате померк. Она не знала, прошло ли уже несколько часов, и наступила ночь, или ей просто кажется. Она представляла за окном тысячи воронов, собравшихся одной кучей в небе, тенью над Красным замком.
Она чувствовала запах крови и мочи, и, странным образом, роз, и она бы рассмеялась, если бы у нее были силы. Боль пронзила ее, и она снова потужилась, а потом упала на подушки, и ее приподняли удивительно сильные девушки, которые подвели под нее руки, чтобы поддержать, и кто-то сказал:
– Я вижу головку.
– Слишком много крови, – заметил другой голос.
– Перестань тужиться, – рявкнул кто-то ей в ухо, и она остановилась, сжав зубы.
– Пуповина…
– Принесите мне…
– Тужься, – и она послушалась, и было так больно, она хотела умереть, а потом…
А потом…
Никто не произнес ни слова. Лианна сумела перевернуться, пробормотав:
– Где, где…
Послышался звук шлепка, тихий вскрик, и все снова заговорили.
– У нее все еще кровь.
Рука нажимала ей на живот. Она попыталась оттолкнуть ее, но комната кружилась вокруг нее, так медленно.
– Еще ткани, – сказала женщина.
– Мне нужно маковое молоко, – сказал мужчина, а потом она не слышала ничего, только тихий стук в ее ушах, словно звук реки. Она закрыла глаза и поняла, что не может открыть их снова. Потом она так и не могла открыть глаза, но боли было меньше, легкая тупая боль, вместо острой и разрывающей. Рядом плакал младенец. Кто-то стоял у кровати. Лианна потянулась к нему, но ее руки ухватили только воздух. Она попыталась снова открыть глаза, и сквозь ресницы увидела, что у постели стоит женщина.
– Лианна, – сказала Элия. – Ты слышишь меня?
Ее рот был слишком сух, чтобы произнести слова, и у нее не было сил кивнуть.
– Ты очень больна, – сказала Элия, – но мейстеры делают все, что могут. Ты должна быть сильной. Для своего ребенка. Теперь ты мать.
«Где мой ребенок?» – хотела она спросить. «И где Рейгар, и кто это?», но вместо этого она снова закрыла глаза.
– У тебя сын, – сказала королева, и Лианна попыталась улыбнуться, но почувствовала, как по ее щекам бегут слезы. Она забыла, что Элия сказала потом, и все стало темным и тихим.