Гуманоидного сложения, эта громадина металла выкатилась вперед. Вместо головы - округлый прожектор. Развернулся, осмотрелся. Замер. Луч света не коснулся пса, но остановился почти в миллиметре. Указывая… на Бэллу. Она всего лишь хотела посмотреть что там…
Мгновенно заревела сирена, прожектор вмиг стал красным, раздался оглушающий писк, на уровне ультразвука. Оно сбило с ног пса, заставив буквально прочувствовать, как его рвет изнутри. Гуманоид сбивал с ног оставшуюся с давних времен аппаратуру, нисколько не задерживаясь. Бэлла завизжала от ужаса, она начала яростно бить кнопку вызову лифта, надеясь, что это поможет.
Смятение.
Именно так.
Только вырвался из оков страшного себя… Сейчас же поглощает тьма. Не сумел. Даже не по своей воле, но он виноват.
Пытался встать на четвереньки, протянул руки на него…
Заискрило, гуманоид замер, дергая руками. Гул прекратил мучить пса, он резко встал. Все тело ныло, словно после побоища. Нисколько не соображая, лишь шел на крик Бэллы. Прожектор вновь загорелся, но свет не двигался. Только нещадно палили им в глаза, пытаясь сжечь на месте. Лифт был здесь, Саб упал в раскрывшиеся двери…
Писк. Разорвавший тьму. Столь пронзительный, что взорвал внутри черепа канонаду из орудий, вырвав барабанные перепонки напрочь. Багровым цветом выцвела фотография, оставшаяся на память псу…
Гуманоид одним мощным движением ломает стену лифта, и в миг перерубает тросы аппарата.
Кэддисон… В другой руке. Кричит от страха, боли, от осознания, что им не суметь вместе…
Вниз. Все летело вниз на бешеных скоростях. Три из двух мгновений. Темнота.
Померкли звуки, мысли, чувства, картины… Расплылось, ушло.
Чистый разум перед ликом смерти.
Кайт.
Ты, однажды, ходила в смятении. Тебе некуда было идти. Город в огне новой гражданской войны. Некуда податься, потому что везде все одно и тоже. Ты, кажется, хотела просто исчезнуть, уйти от всего этого. В последний раз увидеть город. Попрощаться с ним.
Ты поднялась на самую высокую часть горы, у пропасти. В твою грудь бил поднявшийся ветер. Он принес с собой смесь из жженого дерева и раскрывшихся сегодня цветов. Ведь весна наступила. Ты подняла свой взор на то, что раньше называла своим домом.
Родиной. Но сейчас в твоих глазах лишь была смерть и не сбывшиеся мечты.
Вдруг ты оглянулась. Почувствовала, что кто-то рядом, кто-то наблюдает, кто-то также, как и ты, стоит на краю.
В отличие от тебя, он был полон решимости. Он хотел лишь глупо улыбнуться красивой мобианке, убежавшей из города в поисках покоя. Он думал так.
Но вы оказались в одной ситуации. Под разными предлогами.
Ты спасалась от чудовищ, но не знала, что самое страшное чудовище - оказалось перед тобой. Ты решила, что так лучше для вас обоих.
Кайт.
Ты действительно думала, что сможешь исправить его?..
…
Он нёсся по длинному коридору. Он искал. Искал выход.
Оборачивался и мотал головой в этом тщетном поиске. В поиске чего? Он запутался. Что делать, и как быть. Коридоры и закрытые двери были повсюду. Важно ли это? Но, если это не то, что нужно, что тогда важно? Что называть тем самым важным?…
Он съехал по стене. Всё мешало. Даже пустота и тишина мешали ему. Нельзя допустить этих мыслей в нем. Это жизнь. Здесь больно и страшно, сыро и холодно, тоскливо и ужасно. Но это жизнь. Смирение - единственный выход.
Скоро окончиться лестница. Самая длинная из тех, по которым пёс бежал. Но к чему Саб бежит?
Последний пролёт. Последний? Всё может быть. Саб уже перестал различать собственные мысли, реальность, фантазии и слова. Чьи слова?
Перед ним раскрылся огромный зал, но из-за темноты, был виден лишь небольшой клочок пола, выхваченный слабым светом красной лампочки. К чему этот марафон по пустой базе? Она утеряна. Потеря склонила пса к земле. Уже было некуда бежать. Все те комнаты и коридоры, по которым он бежал, проносились тихим ужасом безысходности. Потеряна жизнь. Вернее та самая ниточка, за которую пёс держался за, так называемую, “жизнь”.
Холодный, если не ледяной, пол встретил его с распростертыми объятиями. Колени были прижаты к груди в обхвате дрожащих рук. Пустая голова отмечала любую, даже абсолютно ненужную вещь.
Тихий шум где-то вдали, в этом зале. Стук камешка в маленькой косичке на макушке. Старенький камушек. Обычный речной камушек. Которыми Саб и Кэддисон обменялись, дав клятву друг другу в том, что будут идти по жизни вместе.
Никаких эмоций. Железный пол, до этого холодный и обжигающий, стал теплее. Запах смазочных материалов.
Непонятно откуда-то появившийся нестерпимый свет… Он ослепил его. Теперь вокруг него была абсолютно белая дымка. Из белого тумана вышел силуэт. До боли знакомый силуэт.
Кэддисон.
– Привет. – голос заструился по опустошённости, заполняя его красивыми цветами. – Чего лежишь здесь? Здесь же холодно.
Эти звуки насытили то, что Саб звал своим сердцем. Буквы успокаивали его мысли, приводя их в порядок, разглаживали складки в чувствах, и штопали рубцы на глубоких ранах души.
– Я… – выдавил из себя пёс и попытался встать. Белая дымка стала исчезать, уступая место обычному “натюрморту”. Заброшенная стройка, куча мусора, и в этой куче строительного хлама, стал теплиться горячий очаг мира и спокойствия. Небольшой костёрчик посередине комнатки без стен, обложенный кирпичами, и переделанной барбекюшнице стоит чайник.
Справа, у стены, лежит разобранная электрическая плитка. Рядом с ней небольшой столик с тарелками и двумя вилками. Слева стоит диван и потрёпанное кресло, рядом с которым, сложенная аккуратно, стоит высокая стопка какой-то технической литературы. Позади, через стекло в бетонном проёме, светило утреннее солнце.
– Что “я”? Чайник сними. Оглох?
Эти слова вдруг застали его врасплох, и он по привычке, в этих случаях, сразу сделал то, что его просили. Чайник, не успевший толком засвистеть, был поставлен рядом с костерком на деревяшку.
– Ну, что стоишь-то? Наводи чай, а я сейчас бутербродики сделаю.
Несмотря на слова, до боли въевшиеся в мозг слова, он стоял в ступоре. Уют. Тепло. Счастье. Радость. Жизнь…
Вдруг, что-то мимолётное, неразборчивое пронеслось перед псом. Идеалистическая картина померкла, уступив место разрухе, царствующей теперь в этом мире мрака и безмолвия.
Чьё-то рыдание. Откуда-то издали. Саб попытался пройти вперёд, но его что-то удерживало.
– За что ты так, Господи… Ведь, я люблю его… Почему так вышло… Почему…Он захотел крикнуть в эту же секунду: “Я здесь, я живой! Я люблю тебя!” Но крик растворился в терниях подсознания пса.
Всё исчезло. Белый лист. Пустота. Безысходность и неизвестность.
Перо.
“Пиши” – голос в голове. – “Твоё новое счастье. Твоими руками”. Дрожащие пальцы хватаются за такой неизвестный и непонятный инструмент.
С чего начать? Эта неуверенность охватила сознание пса. Начать всё сначала. Как именно ты хочешь. Об этом мечтают многие. Но не все хотят этого. Пёс застрял где-то между ними. Он не решался начать писать новую строчку своей жизни.
Пальцы лишь ставили многократные точки стекающей смеси из сажи.
Рука немела при попытке накатать что-нибудь, пускай и бесполезное, нейтральное. Просто для того, чтобы набить руку в этом нелёгком деле.
Создание нового всегда будоражит мозг. Но ведь здесь Саб пишет свою судьбу! Тело отказывалось подчиняться. Как и мозг. Лишь остатки души требовали начать это дело. Первое нерешительное действие. Первая буква. А после и само слово.
Кэддисон.
Рука онемела, и перестала подчиняться. Кровь застыла в жилах. Ему не о чем больше писать. В нем больше ничего не было. Вся его жизнь было лишь в этих маленьких буквах, искореженных до неузнаваемости, но знакомые своим теплом.
Капля чернила упала на строчку, оставив огромную жирную кляксу.
“Ты закончил? Мне пора”
Что? Куда, куда он уходит?! Саб только начал! В этот короткий миг он вспомнил всё то хорошее, что в нем было… Он хотел пойти за ускользающим листом бумаги, но тот растворился в дымке.