Моя квартира, переодеваюсь – чёрные джинсы, чёрный топ, чёрные ботфорты, тёмно-бордовый плащ. Волосы оставляю распущенными, пальцы немного ватные, никакая причёска просто не получится. Лицо слишком бледное, крашу губы тёмно-красной помадой. Криво усмехаюсь своему отражению – что-то вампирское проскальзывает во всём облике. Белое лицо и цвет венозной крови на губах... Выхожу к терпеливо ожидающему меня Шерлоку, и дальше всё сливается в одну размытую картину:
Церковь, заплаканные родители Китти, девчонки, объятия, слишком мягкие улыбки, слишком пустые разговоры…
Служба, звуки доносятся как сквозь вату, боюсь поднять глаза на гроб, удивляюсь, почему нет слёз.
После меня перехватывает Лайза, пожалуй, она единственная из присутствующих, кто кажется живой. Отвешивает мне комплимент – «Классно выглядишь, чтоб на мои похороны так же пришла», ругает организацию – «Счастье, что киска Китти этого не видит, она ненавидела алые розы», сплетничает, кто с кем пришёл… Я отвечаю односложно, но не могу сдержать улыбки. Обожаю её.
- А у тебя, смотрю, губа не дура, знаменитость отхватила.
Знаменитость? А, Шерлок… Потерянно кручу головой – куда он делся?.. О, стоит, склонившись над гробом, нарушая правила приличия. В своём репертуаре.
- Пожалуйста, скажи, что у него маленький кривой член, – Лайза перехватывает мой взгляд. – Иначе он слишком хорош.
Нервно усмехаюсь от этой мысли, но она истолковывает всё неверно.
- Неееет, и член идеален. Он смотрит сюда, смотри! – Холмс и правда оглядывает зал своим фирменным изучающим взглядом, затем идёт в нашу сторону. – Матерь божья, я кончила. Так, вы едете в моей машине, иначе ты мне больше не дочь, ясно!
Благодарно улыбаюсь. Обожаю, обожаю её.
Кладбище, снова с трудом воспринимаю реальность. Всё кажется дурным сном, и так страшно что нет возможности проснуться… В какой-то момент, почти не осознавая этого, беру Шерлока за руку. Он чуть вздрагивает, но не отстраняется, и так, не отпуская его, я всё же доживаю до конца дня.
Вечер. Мы у моего подъезда.
- Больше мы не увидимся. – в панике вскидываю на детектива глаза, он стоит близко, смотрит на меня серьёзно.
- Почему?
- Дело закрыто. Продолжение общения бессмысленно и может быть небезопасно для тебя.
- Скажи, что ты не хочешь меня больше видеть. – с глупой, необоснованной надеждой, что он не сможет. Только это сейчас имеет значение. Бессмысленно, небезопасно… чушь.
- Я не хочу тебя больше видеть.
Стою спокойно, молча, а сердце изнутри с хрустом ломает рёбра, и нельзя не кричать от боли, но ни звука не может вырваться из скованного судорогой горла. Его рука ещё один миг, целую грёбаную секунду сжимает мою, а затем исчезает. Он исчезает. Неожиданно со мной остаётся только оглушающая пустота.
Чудесно.
====== Часть двадцатая, печальная ======
- Как расследование?
Джон Ватсон отложил газету и сложил руки на груди. Он сидит в своём кресле, последнюю пару часов явно ждёт Шерлока, пытаясь отвлечь себя чтением прессы. Вернулся домой около трёх часов дня, пообедав в Subway, затем прогулялся до Waitrose, купил продукты и остаток дня провёл дома, очевидно, перед телевизором. Внимательный взгляд консультирующего детектива подметил все детали, а гениальный мозг проанализировал их, выдав подробную версию событий, причём это отняло не более пяти секунд.
- Закрыто.
Шерлок прошёл на кухню, поставил чайник. Чай со сливками и Подпись Убийц Роберта Кепелла, этого хватит, чтобы занять вечер. Рациональное времяпрепровождение.
- Где ты был? Уже поздно. – чуть удивлённый взгляд, и Ватсон сам понимает неправомерность чувствующейся в фразе претензии. – Отдаёт ревнивой жёнушкой, да? Я не это имел ввиду. Мм… как Мери?
- Хорошо.
В груди поднимается неподдающаяся контролю эмоциональная волна, дыхание сбивается, ускоряясь на полтакта. Холмс зло выходит из кухни, игнорируя вопросительный взгляд друга, на ходу снимает пиджак, кидая его на рабочий стол. Температура тела повышается, сердечный ритм теряет стабильность, и эти симптомы ещё более усиливают объём негативных эмоций. Шерлоку… тяжело. В этом сложно признаться, но это так.
- Так это дело с её подругой…
- Закрыто, Джон. Самоубийство. Всё.
- А?..
Очередной вопрос не успевает прозвучать, повисая в воздухе. Его заглушает первая тягучая нота, скрипка с щемящей тоской стонет, послушная уверенным пальцам. Мелодия набирает силу, заполняет комнату, переливаясь прозрачными, кристально-чистыми оттенками звука, проникает в душу, заставляет сжиматься сердце…
Джон прерывисто вздыхает, глядя на напряжённую спину друга. Что-то явно произошло, но спрашивать бесполезно. Можно только слушать отчаянный плач скрипки, которая выражает то, в чём её хозяин не может признаться даже себе. Ведь даже если ты хочешь верить, что у тебя нет сердца, чувства всё равно будут прорываться, изливаться мелодией, и эта мелодия расскажет больше, чем ты сам о себе знаешь…
Сегодня никто из обитателей Бейкер-стрит 221б не сомкнёт глаз. Сегодня плачет скрипка.
Джон сонно протирает глаза ладонью – впереди длинный рабочий день, и бессонная ночь явно была некстати. Он спускается в гостиную, единственная надежда – хорошая чашка кофе. Шерлок, кажется, вовсе не изменил позы за всю ночь. Он поворачивается, одаривает вошедшего Ватсона рассеянным взглядом и снова отворачивается к окну. О том, что прошло семь часов, свидетельствует только несколько исписанных нотами новых листков на пюпитре и то, что глаза детектива кажутся неправдоподобно яркими, контрастными к бледному, чуть осунувшемся, с глубоко залёгшими тенями лицу.
- Завтракать будешь? – вопрос чисто формальный, Джон проходит на кухню, и не надеясь услышать ответ. Делает себе кофе, поджаривает тосты, достаёт мёд и мармелад, параллельно вслушиваясь во вновь зазвучавшую мелодию.
За ночь она оформилась, приобрела утончённую гармонию, свойственную произведениям, создание которых полностью захватывает автора.
Тихое, нежное начало, мягкие, чуть звенящие переливы, вызывающие мечтательную улыбку. Но постепенно звуки становятся всё ниже, протяжней, и сердце ускоряет ритм в безотчётной тревоге, предчувствие опасности и стремление приблизиться к ней…
Пауза, и щелчками метронома в ушах сердце дробит секунды.
Тяжёлым, поглощающим переливом скрипка внезапно обрывает напряжённое ожидание, и ты понимаешь, что сопротивление сломлено, ты летишь в пропасть. Волны звуков накатывают вновь и вновь, и это страх, это страсть, это порыв, которому невозможно противостоять…
Верхняя тягучая нота неуловимо меняется, из страстного стона превращаясь в отчаянную мольбу… И скрипка начинает плакать. Звуки разливаются по коже ледяной тоской, это горестный, безнадёжный вой, сбивающийся в лихорадочный шёпот молитвы и снова нарастающий, щемящий, болезненный… Он постепенно стихает, и чем тише, тем отчётливее слышны горечь, отчаяние и невозможность что-либо изменить…
Шерлок неподвижно застывает, опустив скрипку и глядя вдаль. Ватсон, чуть кашлянув, не сразу возвращается к реальности, а затем кладёт остывший тост и нож, мёд с которого благополучно стёк обратно в банку, застывает на несколько секунд и решительно встаёт.
- Всё же самоубийство.
- Да. – Холмс рассеянно просматривает рукописные ноты.
- То есть ты ошибся, это случайность, и профессор Джеймс – совпадение, а не Мориарти.
- Да. – в голубом взгляде на мгновение проскальзывает живая искра, но затем он снова потухает. – Но мне необходимо было убедиться.
- Из-за Мери, да? Ты знал, что эта девушка – из её студии, взялся за это дело только потому, что волновался за Мери. – детектив молча отворачивается к окну, стремясь отстраниться от разговора, но Джону и не нужно его согласие. – Ради всего святого, Шерлок, то, что ты опять сближаешься с ней – это чертовски, чертовски плохая затея!