Телом завладела судорожная дрожь, дурнота, кровь такая горячая, такая горячая, всё течёт, обжигая похолодевшие пальцы, и если я сейчас потеряю сознание, то это конец, это смерть…
- К сожалению, мне придётся покинуть Вас, дела, дела, – наигранное сожаление на лице и контрастно-радостное выражение глаз. Дьявол.
Дьявол, это он, и он не спасёт меня, нет, он даже не останется со мной… Я не хочу умирать!
Мне так страшно умирать одной…
А он просто разворачивается и спокойно выходит из комнаты, о Боже… Но уже у самой двери оборачивается, со странной совершенно нечитаемой гримасой швыряет на кровать рядом со мной телефонную трубку.
И это… это настолько невероятно, настолько не укладывается в голове, что всё, что происходит дальше, сливается в одну размытую картину:
Испачканный бурыми быстро высыхающими разводами телефон, бесконечность ожидания, кровавое пятно на диване, алые капли на полу, везде…
Врывающиеся в квартиру люди, уверенные сильные руки, короткие команды, которым так приятно подчиняться: «Ляг», «Не закрывай глаза»…
Жёсткое под спиной, качка, торопливые крики, немного неба и яркий свет, растворяющий весь остальной мир…
Вот и хорошо. Вот и конец.
- О, Джон…
Преувеличенное удивление и румянец на щеках Молли выдали её надёжнее, чем если бы она прямо сказала: «Да-да, это я его позвала!»
Я было отвернулась к стенке, неожиданно почувствовав что-то тянущее, сходное с паникой… А затем с усталым вздохом решительно посмотрела на вошедшего в палату доктора Ватсона.
- Мне, м-м-м, надо забежать кое-куда, я ещё загляну, ладно?..
Подруга-предательница выскользнула в коридор, обменявшись с Джоном коротким взглядом… Он посмотрел, как закрывается за ней дверь, и только потом подошёл к моей кровати, опустился на стул для посетителей.
- Привет. – о, да, я чертовски вежливая предательница, не правда ли, Джон?
- Мери. – ну надо же, какие мы серьёзные. Да провались ты со своим участием, со своим дружелюбием! О, как же я хочу, чтобы в жизни у меня не было ни тебя, ни… – То, что ты пыталась сделать…
- Я пыталась нарезать кекс. Не стоит читать мне проповеди на эту тему, серьёзно. От глупых случайностей не застрахован никто.
- У тебя не получается врать, – Джон, до этого старательно изучавший узор на больничном пледе, поднял на меня глаза. – Как же это возможно? Как ты могла… как у тебя получилось, если ты сейчас не можешь убедительно соврать мне?.. Как же ты могла врать ему?..
- Пока, Джон.
Говорить сквозь до боли сжавшиеся зубы оказалось практически невозможно, но если он сейчас не замолчит… Если он сейчас не уберётся отсюда…
- Ты наказываешь себя, настолько видно это… – доктор Ватсон не отводил своего слишком честного, отчаянно ищущего истину взгляда, и эти тёмно-серые глаза пытали намного более жестоко, более болезненно, более изощрённо, чем те чёрные глаза, глаза дьявола. – И я не могу понять, для меня всё совсем не так очевидно, как для Шерлока… Расскажи мне, скажи, что это было?
- А ничего не было, – боль, усиливающаяся с каждым его словом, достигла апогея… и растворилась, словно я разом потеряла возможность чувствовать. По венам словно разлился нежный морфин, обезболивающий, смертельный и сладкий. – Или было всё, какая разница теперь? Это было. И больше этого не будет. Спасибо, что зашёл, Джон. Пока.
Меня выписали через четыре дня.
Джон не приходил больше.
Джим появился через неделю.
Вошёл в своей привычной манере, щёлкнул кнопкой пульта, словно и не было этих двух недель… Словно и не было. Моя «жизнь» входила в привычную колею.
Хотя нет, нет, мир, подобно подвыпившему эквилибристу, будто неожиданно начал опасно раскачиваться, чудом удерживая равновесие на тонкой проволоке… Он непременно упадёт, вопрос лишь в том, как далеко сумеет пройти до этого.
Меня больше не тянуло к Джиму. Сама идея прикоснуться к нему, ощутить его тепло, казалась чем-то диким. Он словно бы и не обратил на это внимания, упиваясь своей победой, тем, что больше никто не стоит у него на пути… Но вскоре это радостное состояние сменилось обычной деловой сосредоточенностью, включающей в себя набор эмоций от апатии до болезненного оживления… А в конце августа разразилась та буря, напряжённое затишье перед которой нарастало последние полтора месяца.
Один телефонный звонок, в котором Джим сорвался на крик, заставивший меня буквально подпрыгнуть на месте… Его торопливый уход. И он не появлялся дней десять, а когда пришёл, то со странной смесью восторга и недоверия, лихорадочно блестя глазами и задумчиво выстукивая пальцами причудливые мелодии по столу, рассказал, обрывочно и неполно, но вполне достаточно, чтобы я поняла – это именно то, то, что я чувствовала.
Шерлок Холмс вернулся.
- Он идёт за мной, по моему следу, расчётливо, планомерно… Не бежит вперёд, как бешеный волк, который будет бежать, пока не сдохнет, не-е-ет, но с той же целеустремлённостью. Хитро, о-о-о-о… Рана всё же не оказалась смертельной. И теперь, без сердца, без слабости, он намного опаснее, всё стало намного интереснее, милая, намного. Он вполне может… Что ж. Тем лучше. Играть ва-банк… Он способный мальчик, в его руках вполне может быть туз… но у меня же есть джокер.
====== Часть сорок четвёртая, Cos I’m thirsty for your love ======
Потому что я жажду твоей любви
I lust for “after”
No disaster can touch
Touch us anymore
Poets of the Fall – Carnival of rust
Я лишь жду “после”,
Когда никакое несчастье не сможет коснуться
Коснуться нас больше
Poets of the Fall – Карнавал тлена
…Ночью ко мне приходил Шерлок. Опять. Приходил, обнимал меня, прижимал к себе и шептал, тихо шептал, что всё будет хорошо. Что мы справимся. Что он справится, что скоро всё закончится, что никто больше не сможет обидеть меня, потому что он рядом. Он рядом, он никуда больше не уйдёт…
Шерлок врал.
И его руки, и его голос, и взгляд, и губы – всё было ложью.
Только это и помогало мне видеть разницу между Шерлоком-из-моих-снов и реальным Шерлоком Холмсом. Последний не лгал мне ни разу. Он вполне откровенно выразил своё безразлично-презрительное первое впечатление, затем пользовался мной в своих целях, абсолютно не скрывая этого… Всё наше общение зависело от того, на какую сторону упадёт подкинутая им монетка в следующий раз. Аверс или реверс. Нужна – не нужна.
Нужна – я приду к тебе, и ты будешь моей.
Не нужна – мне важна моя работа. Хоть ты в истерике бейся, я ухожу. Но я вернусь, потому что почувствую, что нужна…
И выброшу тебя, подкинув монетку в последний раз. Ты не имеешь права голоса. Решаю я.
«Тише, тише… Тебе плохо, и я тебе нужен. Теперь всё в порядке, всё будет хорошо…»
«Нет! Прекрати, Мери, не отвлекай меня, мне нужно подумать!»
«Мери… Иди ко мне»
«Твоё время вышло»
Джон видел, как умирают люди. Кто-то не может смириться, уходит с трудом, бьётся в агонии… другие принимают происходящее, покидают мир спокойно, только отчаянная тоска в смотрящих в пустоту глазах выдаёт, что им тоже тяжело.
Джон видел, как люди выживают. Уже почти нет надежды, он, как врач, понимает, что это конец, что ничего уже нельзя сделать… Но сердце после секундной заминки вновь начинает биться. Кто-то смог победить смерть.
Но Джон никогда не видел настолько тихую, практически незаметную, растянутую во времени отчаянную борьбу за жизнь…
Лицо Шерлока абсолютно спокойно. Привычная расслабленная поза – локти на подлокотниках кресла, сложенные кончики пальцев касаются губ, дыхание ровное, глаза полуприкрыты… Он в своих Чертогах. Но он не решает очередную головоломку, не ищет очередной гениальный ответ, нет. Он ищет забвения.
Джон словно видит – Холмс идёт вперёд, глядя строго перед собой, всё дальше, проходит мимо гигантских стеллажей, где в образцовом порядке хранится всё то, что он считает полезным… Холодный рациональный свет, молчаливое бездушие знаний и чёткий силуэт человека, который отчаянно хочет, но не может уйти сам от себя.
Чертоги разума, созданные рациональным и гениальным мозгом Шерлока Холмса, всё же скользят между слоями сознания и подсознания легче и увереннее, чем их создатель. Проход между стеллажами резко виляет в сторону, и внезапно в конце этого импровизированного коридора становится видна тоненькая девичья фигурка…