На примете у Артузова были молодые толковые люди, по сути, его ученики, уже прошедшие хорошую школу в КРО. В подборе кадров он руководствовался железным правилом: хороший контрразведчик, как подсказывал опыт, становится и прекрасным разведчиком. Сотрудники Артузова, успешно поработавшие в контрразведывательном отделе, гораздо легче внедрялись во вражеские зарубежные разведцентры, полицию, жандармерию, правительственные учреждения, реже терпели неудачи, нежели те, кто не обладал опытом ведения контрразведки. Артузов виртуозно владел методом внедрения в антисоветские зарубежные центры искусно подобранных сотрудников и патриотически настроенных людей — добровольных помощников чекистов. Конечно, иностранные разведки догадывались об этих методах. Но это не означало, что от них следовало отказаться. Нет, Артузов по-прежнему считал, что они могут способствовать победам и на Дальнем Востоке, если будут действовать более искусно, тоньше, филиграннее.
Изучая материалы о японской разведке, Артузов исподволь подыскивал людей, способных выполнить многие задачи. У него подобрались хорошие помощники: С. Пузицкий, И. Тубала, И. Чибисов, В. Пудин, Б. Гудзь и другие. Все они имели солидный опыт контрразведывательной работы, в том числе и против японской агентуры в СССР.
Вскоре пришел и первый успех.
…С некоторых пор чекисты заинтересовались личностями двух японских офицеров, работавших в Москве: Камацубара и Миямото. Оба они, как было с несомненностью установлено, занимались военным шпионажем. Но наблюдение установило и другое: офицеры усердно предавались также пьянству, разврату и стяжательству. В конечном счете у них вырос такой «хвост» недопустимых, с точки зрения любого начальства, компрометирующих проступков, что они были согласны на все, лишь бы сомнительная слава об их московских «подвигах» не докатилась до Токио. Этим и воспользовались чекисты. Так, однажды Камацубара настолько напился вместе с любовницей, что потерял ключи от сейфа в своей квартире…
В результате кропотливой настойчивой работы чекистов Советское правительство было полностью в курсе захватнических замыслов японских милитаристов на советском Дальнем Востоке. Позднее в советских газетах были опубликованы материалы, неопровержимо изобличающие перед всем миром агрессивный курс тогдашнего милитаристского правительства Японии.
Однажды Артузову позвонил Гудзь и попросил разрешения зайти к нему.
— Конечно, заходите, — ответил Артузов.
Бориса Гудзя он помнил еще юношей. Его отец, агроном Игнатий Гудзь, принимал участие в революционном движении на Херсонщине с 1892 года. Борис Гудзь был когда-то студентом Горной академии, служил в Красной Армии. В ВЧК он пришел по рекомендации известного профессионального революционера, старого большевика А. Д. Цюрупы, заместителя В. И. Ленина по Совнаркому. Гудзь долгое время работал в КРО под началом Пузицкого и Стырне, принимал участие в операции «Трест», проявил себя хорошим, инициативным сотрудником. Несмотря на большую занятость, Гудзь сумел заочно закончить двухгодичный философский курс при Институте красной профессуры. Чекисты-коммунисты избирали его секретарем партийной организации КРО и Особого отдела, в который его позднее перевели.
Как талантливого разведчика знал Артузов и близкого друга Гудзя — такого же молодого Александра Агаянца.
В то время на советском Дальнем Востоке проводилась частичная реорганизация государственного управления. В частности, произошли изменения в территориальном делении. Был организован Восточно-Сибирский край с центром в Иркутске. В крае создавался и аппарат ОГПУ. Опытных чекистов там, конечно, остро не хватало. Гудзь и Агаянц решили добровольно поехать на работу из центрального аппарата в Сибирь. Их инициативу одобрили. Вот Борис и Александр надумали зайти к своему давнему наставнику, чтобы заручиться его советами и поддержкой перед отъездом в далекий Иркутск.
Разговор затянулся. Артузов, конечно, не ограничился общими добрыми напутствиями, пожеланиями. Он точно и обстоятельно охарактеризовал чекистам политику милитаристской Японии по отношению к Советскому Союзу и Китаю, состояние и методы работы японской разведки. Для должной ориентации ознакомил Гудзя и Агаянца с пресловутым планом полковника Андо и другими документами противника.
Уже перед уходом Гудзь спросил:
— Артур Христианович, как вы считаете, стоит ли нам в Забайкалье легендировать антисоветскую организацию по модели «Треста», или это всего лишь старая история?
— А почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответил Артузов. И добавил: — Мне кажется, что в идее «Треста» остались неисчерпанными многие потенциальные возможности. Тут дело не в самой модели, как таковой, хотя она превосходна, а в вашем чекистском мастерстве, если хотите, артистизме исполнителей главных ролей, в точном учете психологии противника, местных условий.
Он засмеялся:
— Я понимаю, к чему вы клоните, Борис Игнатьевич. Хотите создать свой маленький «Трест»? Что ж, благословляю. Только не копируйте слепо, вносите новое, свое, учитывающее специфику местных обстоятельств.
Гудзь и Агаянц уехали в Иркутск и приступили к работе. А вскоре иркутские чекисты сумели организовать «маленький «Трест».
…В феврале 1937 года, после возвращения из длительной спецкомандировки, Гудзь в помещении архива НКВД случайно встретил Артузова. Артур Христианович выглядел нездоровым, очень усталым, по всему чувствовалось, что настроение у него неважное. Одет он был в полувоенный костюм с орденом Красного Знамени на груди.
Указав на стол, заваленный старыми белогвардейскими газетами, Артузов сказал:
— Вот просматриваю… — и объяснил: — Работаю над книгой о первых годах ВЧК.
Они разговорились, вспомнили Дзержинского, Менжинского, других старых чекистов. Гудзь сказал с сожалением:
— Не повезло мне… Много раз видел Феликса Эдмундовича в здании, слушал его выступления у нас на партийных собраниях, а вот побеседовать с ним не пришлось. Он произвел на меня впечатление очень сурового, даже сумрачного человека. Не представляю его улыбающимся.
Артузов задумался. Потом сказал:
— На собраниях он, точно, всегда был очень серьезен, а в выступлениях и резок, и суров. Но видели бы вы, как весело и заразительно смеялся Феликс Эдмундович, когда кому-нибудь из нас удавалось остроумно обмануть врага. Помню, однажды, как он хохотал, когда читал инструкцию для подпольной работы, полученную Якушевым от самого великого князя Николая Николаевича. Или вот еще помню — прогулку Шульгина по трем советским столицам. Дзержинский сквозь смех задавал нам вопросы о разных деталях необычного путешествия этого монархического деятеля под нашей эгидой.
Особенно смешила Феликса Эдмундовича анекдотическая сторона вояжа, не имеющая прямого отношения к нашим чекистским делам. Ему было интересно, как Шульгин гримировался под местечкового старого еврея с пейсами, как он изумился, увидев в большевистских поездах чистое белье.
Гудзь слушал с живым интересом. Потом сказал:
— А все-таки не могу представить Феликса Эдмундовича в домашнем кругу, в семье.
Усталые глаза Артузова потеплели. Он мягко улыбнулся и стал вспоминать.
— Это было в одну из годовщин ВЧК. Группа сотрудников устроила по этому поводу скромную вечеринку. Все были в хорошем настроении, шутили. Кто-то предложил, чтобы каждый из присутствующих рассказал бы какой-нибудь эпизод из своей жизни или произнес речь на вольную тему. Когда очередь дошла до Дзержинского, Аванесову, кажется, пришла коварная мысль, чтобы Феликс Эдмундович произнес речь на тему «О любви к женщине».
Несколько минут Феликс Эдмундович, сконфуженно улыбаясь, пытался уклониться от выступления на столь необычную лирическую тему. Но колебания были недолгими. Он встал и произнес совершенно исключительную по теплоте, искренности и жизнерадостности речь о женщине-товарище, друге, жене, которая в революционной борьбе идет в ногу с нами, мужчинами, которая зажигает нас на великое дело борьбы, которая воодушевляет нас в минуты усталости и поражений, которая навещает нас в тюрьме и носит передачи, столь дорогие для узника, которая улыбается нам на суде, чтобы поддержать нас в момент судебной расправы над нами, и которая бросает нам цветы, когда нас ведут на эшафот… Ни у кого больше я не слышал таких проникновенных и сильных слов. В тот день Феликс Эдмундович открылся нам еще с одной обвораживающей стороны своей необыкновенной личности…