Не знаю, куда бы увели меня такие мысли, не раздайся мерный звук, от которого я снова сжалась. Стах, лежавший на лопухе, вздёрнул уши и вопросительно посмотрел на меня. Я покачала головой и, ссутулившись, затаилась.
– Оля, ты здесь?
Ага, боится въезжать! Помнит, как я вытаскивала его кресло на дорожку.
Нет меня здесь!
– Заеду, застряну – вызову всех по телефону!
Нашёл, чем пугать! Шантажист несчастный!
Хрустнула сломанная веточка под колёсами… Ррр… Решился всё-таки!
Я со вздохом встала. Опоздала. Он пригнул голову – белые волосы коснулись коленей – и въехал ко мне… Ладно, если что – моторчик в работу и выволочем.
– Ты прячешься, или мне только так кажется?
Такой постановки вопроса я не ожидала. А правда, я прячусь? Скорее всего – да.
– Да, прячусь, – спокойно ответила я.
– От меня?
– Нахал! – вырвалось у меня, прежде чем подумала над ответом. – Почему я от тебя прятаться должна?
– Точно не от меня? Тогда угощай.
Ничего себе – логика! Глядя на него уничтожающе, я в душе грозно порычала, потом по-щенячьи жалобно потявкала и, рассмеявшись там же, в душе, встала обирать вишню, до которой ему и в самом деле не дотянуться. Только успела пару штук сорвать, как сильная рука скользнула за моей спиной – и меня прижало к подлокотнику кресла.
– Ты что делаешь?!
– Только ты можешь задать такой вопрос, – почему-то вздохнул он и усмехнулся. – Что делаю? Поймал – держу. У меня два вопроса к тебе. Даже три.
– Эй, а остановиться? Ты что – решил допрашивать меня? И отпусти, – уже неуверенно добавила я. Просидела в кустах недолго, но здесь прохладно, и я немного не то что замёрзла – лето же, но его тёплая рука на спине была как-то… кстати…
– А вдруг сбежишь?
– В смысле – ты задашь такие вопросы, от которых можно сбежать?
– С тобой я ни в чём не уверен. Другая, может, и не сбежала бы, но ты… Так от кого ты прячешься?
– Ни от кого. Забыл, что сам о своём доме говорил, что всё на виду? Я привыкла к тишине и к тому, что редко с кем общаюсь. Могу молчать сутками, и меня это, как говорится, не напрягает. А здесь приходится говорить и общаться… Дикая я, в общем… На – вишню, ты же хотел.
– Хотел, – подтвердил он, с удовольствием закидывая в рот пару ягод. – Из твоих рук мне всегда хочется. Вкусней. – В сумраке ветвей его глаза блеснули тёмно-зелёным бликом. – А ведь ты соскучилась по общению, Оля. Так что пребывание в моём доме тебе на пользу.
– С чего это ты взял, что соскучилась?
– Слишком долго объясняла. Могла бы сказать просто – привыкла быть в одиночестве. Но тебе хочется поговорить – отсюда развёрнутый ответ.
– Ах-ах-ах, какой психолог – на мою голову! Второй вопрос вашей анкеты, господин психолог?
Настроившись на шутливый лад, я не сразу поняла, что он делает: убрал руку с моей спины и обеими ладонями взял мою кисть с вязаным браслетом.
– Оля, прости… Тебе было очень больно? – Он осторожно отогнул «браслет». На свет явились четыре до сих пор тёмных синяка. – Ты… не обиделась на меня из-за этого?
– Нет. Почему я должна обижаться? – пожала плечами я. – Ты же спал. Может, сон беспокойный был, и тебе легче было, если есть за кого-то держаться… А браслет я связала, чтобы никто ничего не спрашивал тысячи раз.
– Но это синяки, – настаивал он. – Больно же!
– Я ко всему прочему ещё и очень неуклюжая, – сказала я, с недоумением глядя на него. – И очень часто оступаюсь и падаю. Синяков у меня обычно не счесть. Особенно в гололёд. А ещё у меня и дурацкая привычка есть: если на дорожке увидела ледянку, мне надо обязательно проехаться по ней, пока никто не видит. Так что привычна. И пару-тройку нечаянных синяков от человека, который нуждается в моей помощи, я переживу.
Он вздохнул так, как будто с его плеч упала страшенная тяжесть, и поднёс мою кисть к своим губам. Держал крепко: от неожиданности я попыталась отдёрнуть – не смогла. И держал ласково – как-то так, что по-другому и выразиться не могу.
Удивлённая, я не удержалась:
– Сергей, ты переживал из-за этого?
– Да, – коротко сказал он, не отпуская моей кисти, и я почувствовала, как его тёплым дыханием обдало кожу. И так снова захотелось погладить его по голове… Он, как будто услышал мои мысли, поднял глаза, потёрся о мою руку щекой. – Я бываю довольно груб иногда.
– Ну, это ещё не грубость, – нерешительно сказала я, гадая, почему он об этом заговорил. – Синяки я имею в виду. И вообще. Со мной настоящая грубость не пройдёт.
– Сдачи дашь? – улыбнулся он.
– Сбегу. После самого первого раза. Раз и навсегда, – вспомнив сестру, сказала я. – Если сочту грубость необоснованной.
– А грубость бывает обоснованной?
– Конечно. Вон, я в прошлый раз очень больно задела твою ногу. Если бы ты матюгнулся, я бы поняла… Нас не хватятся? Время-то близко к обеду.
Сергей не ответил. Он сидел, задумавшись, всё так же прижимаясь щекой к моей ладони. Горестные складки по обеим сторонам от рта… Кажется, он размышляет о чём-то не самом приятном. Волосы свесились, полузакрыли лицо. Такое родное – хотя прошло всего полторы недели, как я знаю Сергея. Смешно сказала – знаю. Полный тайн и загадок – мне ли разгадывать его? Почему его так задело, что грубость может быть обоснованной и нет? Что-то в прошлом? Какая-то ошибка, которую он так и не смог исправить?
Осторожно покрутив кистью, я попыталась отнять свою руку. Сергей глянул снизу вверх и кивнул:
– Мм?
– Мне нужен выходной! – сказала я.
– А больше тебе ничего не нужно?
– Нужно. Если хочешь, список будет готов к ужину.
– Палец в рот не клади, да? – пробормотал он. – И каким ты видишь этот свой выходной?
– Просто. В один из дней, когда Андрей едет после завтрака на рынок, он подбрасывает меня до нашей остановки. Вечером на перевязку я приезжаю сама, а потом Вадим отвозит меня на ночь домой.
– Не слишком ли много ты хочешь: целый день без меня, да ещё и ночь?
Слегка удивлённая, я заглянула ему в лицо. Странно, но он и в самом деле сказал это без шутки. На полном серьёзе. Или просто задумался о своём, и шутка прозвучала без лёгких, насмешливых интонаций? Глаза всё ещё опущены. Не понимаю. Вроде нормально поговорили. Что с ним? Попробовать докопаться?
– Сергей, ты не хочешь справлять дня рождения?
– Пошли в дом. Там, наверное, нас заждались.
По сухой, пусть и рыхлой земле колёса кресла проехали нормально. Я шла сбоку – руки он так и не опустил. Но на повороте к асфальтовой дорожке я заартачилась.
– Сергей… Неудобно. Отпусти меня.
– Нет.
– Руку сломаешь. Но дальше всё равно не пойду.
Он остановил кресло. Отпустил мою руку. Не глядя, снова в сторону, спросил:
– Объясни – почему?
– Не понимаю, что происходит, – озвучила я недавнюю мысль. – Ты сам объясни, почему ты так со мной обращаешься. Не понимаю, чего ты хочешь.
Он медленно развернул кресло ко мне, откинулся на спинку – высокомерный и даже надменный. Зелёные глаза – злые.
– Я хочу тебя. – Помолчал, немигающе глядя на меня, и добавил: – Ещё вопросы есть?
И резко и сильно снова развернул кресло, быстро отъезжая к дому.
То, что я побледнела, я почувствовала сразу, едва кровь отхлынула от лица. Я ещё не всё поняла, что именно он сказал, но первая мысль показалась логичной – бежать!
Почему-то в душе зазвучали любимые когда-то ахматовские строки: «Тебе покорной? Ты сошел с ума! Покорна я одной Господней воле. Я не хочу ни трепета, ни боли…»
Попятившись, я снова нырнула в малиново-вишнёвые заросли. Стах всё ещё сидел здесь, и я свалилась рядом, прямо на траву, принялась машинально гладить его.
Мысли настолько вразброд, что меня затошнило. Да, теперь он выразился предельно ясно. Но мне-то что с этим делать?!
Вскочи я сразу и побеги в дом, я бы натворила «делов». Но я себя силой заставляла сидеть на месте. Знаю за собой много чего нехорошего. Например, в сердцах, как в сиюминутном состоянии, могу такое сделать, о чём пожалею на всю оставшуюся жизнь.