В назначенный час у театрального подъезда скопилось большое количество машин и среди них наш «танк» «ЗИЛ-110» — машина нашего посла.
Парадная лестница в фойе была оформлена с подобающей торжественностью. На каждой ступеньке с обеих сторон стояли гвардейцы с шашками наголо — почетный караул. Публика, поднимающаяся по этой лестнице, отличалась большим разнообразием в одежде: мужчины во фраках с белыми крахмальными манишками, в праздничных костюмах, в костюмах попроще и, наконец, в свитерах. Наряды женщин я описывать не берусь. Среди них мы видели Марину Влади с сестрой.
Любопытно, что когда эта праздничная толпа собралась за кулисами, — а это были, в основном, русские эмигранты, — я услышал великолепную русскую речь, о существовании которой даже не подозревал. Как она резко отличалась от того стертого, упрощенного языка, на котором мы теперь говорим! Как же много мы потеряли!
На фестивале нас отметили наградой, которую надо было получить в здании мэрии. Мы с Ульяновым, уже не помню по какой причине, немного запаздывали и, появившись в просторном вестибюле мэрии, не знали куда бежать. И тут к нам вышел солидный пожилой мужчина во фраке, с большой цепью на плечах. Мы поняли, что это мэр вышел нас встречать. Ульянов бросился к нему, стал благодарить. «Мэр» спокойно выслушал и показал, куда нам нужно идти. Это был один из слуг. А мэр потом вышел в повседневном, без цепей, костюме синего цвета и вручил нам памятную медаль.
Наши парижские впечатления незабываемы. В день приезда нам предложили пойти на представление в Казино де Пари. Мы немного опоздали, спектакль уже начался, и только мы вошли в зал, как на нас двинулась шеренга оголенных дам. Не каждый русский может выдержать такое «откровенное» наступление. Однако мы не ретировались и заняли свои места.
По молодости лет, мы без устали бродили по ночному Парижу, интересовались, изучали. Разумеется, посещали Лувр с его бесчисленными мировыми шедеврами, но это днем. А ночью нас притягивал запретный плод стриптиза. По инструкции, с помощью которой тогда обрабатывали всех рядовых советских граждан перед поездкой за границу — особенно, в капиталистические страны, — подобное времяпрепровождение нам запрещалось. Но в Париже все вокруг говорили только о стриптизе. И каждый из нас тайно побывал на этом вызывающем (известные ощущения!) зрелище.
Стриптизы в Париже были разные. Были очень хорошие — с элементами искусства, но были и дешевенькие, где стриптизерша только раздевается, и это является финалом «разоблачительного» сеанса. Группа актеров, будучи в Париже, набравшись смелости и сэкономив на ужине, отправилась вот на такой стриптиз. С чисто познавательной целью.
В эту группу входил и бывший председатель месткома, очень много и полезно поработавший на этом поприще, человек простой, но специфический. У него в карманах всегда лежали газеты двухнедельной давности. Ну, не успевал человек прочитывать, а нужно было — по должности. И он не принимался читать сегодняшних газет, пока не прочтет старых. Поэтому все новости у него были двухнедельной свежести.
Пошли они в дешевый стриптиз. А в ту пору за границей над нами любили поиздеваться. И вот стриптизерша, оголившись до трусов, пошла по рядам и, подойдя к этому председателю месткома, предложила ему «дернуть за веревочку», с помощью которой держалась на ней последняя деталь туалета. Он страшно смутился, разволновался, заерзал на стуле и бросил в пространство, будто он не на стриптизе, а на маевке: «Товарищи, какое сегодня число?» Ему говорят, какое сегодня число. И, ухватившись за эту спасительную соломинку, он радостно восклицает: «Товарищи! Завтра же день рождения Ленина!» Так он вывернулся, как ему показалось, из неудобной для себя ситуации, провозгласив во всеуслышание, что немного сбился с правильного пути, но что мыслит он правильно.
Вообще Париж — город сказочный, мы получили огромное удовольствие от созерцания достопримечательностей французской столицы. И все же, общаясь друг с другом, ни на минуту «не забывали», что находимся в «логове врага». Мы расходились по разным улицам и славным местечкам Парижа, потом встречались в номере, чтобы выпить свою чашечку «глясе» из-под водопровода, и я спрашивал: «Шлезингер, ты видел Пляс Пигаль?» И он мне отвечал: «Видел, ничего особенного. Наша Таганская площадь лучше». Такая у нас была игра для микрофонов. В Москве нас предупреждали, чтобы мы остерегались говорить лишнее, поскольку, мол, все наши разговоры прослушиваются.