Бывали сезоны отдыха, когда в Рузе, в двухэтажных домиках барачного типа на берегу Москвы-реки, жили в одно время Симоновы, Леонид Осипович Утесов, Павел Александрович Марков, Петкер, Эрдман. Такое сочетание корифеев нашей художественной культуры само по себе было уникальным.
Это место было настолько притягательным для общения, что Утесов без сожаления продал свою дачу во Внуково, где подчас скучал в одиночестве, и стал приезжать на отдых в Рузу. Отдыхал он своеобразно — ходил по центральной аллее и рассказывал любопытствующим всякие байки, анекдоты. А знал он их неисчислимое множество. К нему присоединялся Борис Петкер, знаток театральных историй и удивительно заразительный рассказчик. Постепенно они обрастали толпой, и вся эта то шумящая, то затихающая, то хохочущая орава пчелиным роем перемещалась по территории рузского дома отдыха. Иногда среди слушателей можно было увидеть Рубена Николаевича Симонова, развлекающегося, пока маленький Рубенчик с переменным успехом ловил рыбу на Москве-реке.
Посещал эти места и Павел Александрович Марков — театровед, профессор ГИТИСа. Замечательный оратор и остроумный рассказчик. Этот человек много знал, много сделал для театра. Общеизвестна его выдающаяся роль в строительстве такого серьезного театрального организма, как МХАТ. И меня всегда поражала удивительная округлость его речи, речи образованного интеллигентного человека, само построение фразы поражало. Павел Александрович любил всякого рода розыгрыши и сам непременно участвовал во многих из них. Он часто подряжался поднести мой чемодан за бутылку. Конечно, и ему, и мне не столько была нужна бутылка, сколько развлекал сам процесс игры.
Однажды получилось, что мой отпуск сместился на более позднее время, и моя жена Нина должна была вернуться в Москву на работу, а я между тем оставался еще на отдыхе в Рузе. И назрел насущный вопрос — кто займет освободившееся место. А я, надо сказать, терпеть не могу чьего-либо храпа. Поэтому следовало найти соседа, который не мешал бы мне спать.
И вдруг приезжает в Рузу замечательный интеллигентный человек Владимир Борисович Герцег, диктор радио. Он был выпивоха, общительный и чрезвычайно симпатичный человек. Я сразу огорошил его вопросом: «Володя, ты храпишь?» Он отвечает: «Нет». И каждый день, по мере приближения отъезда Нины, я спрашивал у Герцега: «Володя, а если честно, храпишь? Вот сегодня ты храпел? Может, ты не замечаешь за собой этого. Давай позвоним твоей жене». Доконал я его, настолько меня это беспокоило. Звоним его жене. Она говорит: «Нет, не храпит».
Нина уехала. И Герцег переселился ко мне в номер. Я удостоверился в его «невинности» по части храпа, был спокоен и спал безмятежно, понимая, что мой сон никто не нарушит.
Наутро просыпаюсь, открываю глаза — напротив меня сидит Герцег, злой, бледный, с подушкой на коленях. Я обращаюсь к нему с немым вопросом, что, мол, случилось? А он: «Володька, сволочь, ты же сам так храпишь!»
Ну, раз уж я затронул тему храпа, приведу еще один случай, тоже в Рузе было. Как-то приезжаю отдыхать, а мне говорят: «Извините, Владимир Абрамович, отдельную комнату пока дать не можем. Освободится только через два дня. А пока мы вас подселим, вдвоем поживете». Я очень огорчился и решил, что эти два дня для меня пропащие. Вышел под вечер погулять по рузовскому «проспекту». И все высматриваю, кто же будет моим соседом. Возвращаюсь в номер, а тут и сосед появляется, незнакомый мне пожилой мужчина. У меня в голове одно свербит: «Ну, ты сейчас дашь храпака!» Он разделся, лег. Я был с ним строг с самого начала. Думаю, церемониться не стану, только захрапит — сразу разбужу! Как водится у интеллигентных людей, мы почитали на сон грядущий. Он говорит: «Ну, что, будем спать?» — «Да, — говорю, — будем спать». Погасили свет. И я до утра глаз не сомкнул — все ждал, когда он захрапит, чтобы его остановить. А он, неблагодарный, так и не захрапел!
В Рузе мы отдыхали каждый год в течение лет десяти. Потом перекочевали в Костромскую область, в Щелыково, бывшее имение А. Н. Островского. Сам Дом Островского к нашему приезду стал мемориальным музеем. А жили мы в близлежащих постройках. Был так называемый «Голубой дом», который заселялся покомнатно. Было еще какое-то строение, почему-то называвшееся по-французски — «шале», что означает — домик, дачка. Был лесной дом, и были, наконец, «собачники» — так их и называли — строительные домики с удобствами во дворе.
При всем при том в Щелыково собиралась избранная публика: Володя Васильев и Катя Максимова, Никита Подгорный с женой, ленинградский режиссер Александр Белинский, Андрей Вермель с семьей, Шлезингеры, Яковлевы, семейство Садовских и большое количество интеллигенции, не имеющей прямого отношения к искусству. Но все это были люди глубоко причастные к искусству по своему внутреннему строю. Вне зависимости от рода занятий их объединяла удивительная природа этих мест. И потому Щелыково считалось не просто домом отдыха, это было образом жизни!