Этические принципы Евгения Багратионовича питались дружбой с Сулержицким и были замешаны на толстовстве, на нравственной и гуманистической индийской философии. Вахтангова-педагога интересовала прежде всего духовная сущность каждого, ключ к раскрытию которой он подбирал очень тщательно и индивидуально. И мы, считающие себя его последователями, стараемся создать в училище некую атмосферу, стимулирующую творчество и развивающую положительные личностные качества студента.
Я начал преподавать будучи на четвертом курсе училища. Думаю, что это желание пришло естественным образом, от склада моего характера — все ученические работы, которые я видел, мне до конца не нравились. Внутренне я всегда сочинял свой вариант и готов был претворить его в жизнь.
Изначально Училищем имени Б. В. Щукина руководил Б. Е. Захава. Он был един во всех лицах. Имелся у него только помощник по хозяйственной части. А с точки зрения организационно-творческих структур был Захава — и все.
Затем появились художественные руководители курсов. Первыми руководителями стали Вера Константиновна Львова, Леонид Моисеевич Шихматов, Анна Алексеевна Орочко. Они руководили, как правило, из курса в курс, один выпускали и тут же набирали следующий. В разные годы руководили курсом Владимир Иванович Москвин, Елена Дмитриевна Понсова, Дина Андреевна Андреева, Цецилия Львовна Мансурова, Елизавета Георгиевна Алексеева, Татьяна Митрофановна Шухмина, Иосиф Матвеевич Рапопорт. Конечно, каждый из них, исповедуя в целом художественные принципы Вахтангова, работал, прислушиваясь к своей творческой индивидуальности.
Андреева и Алексеева проповедовали абсолютную правду существования на сцене. Дина Андреевна Андреева — с некоторой эксцентрикой, а Елизавета Георгиевна Алексеева требовала только суть, только правду. И это была действительно настоящая правда. По жизни Алексеева была сестрой Бориса Георгиевича Добронравова, одного из лучших актеров Художественного театра второго поколения, что не могло не влиять на ее театральные воззрения.
Елена Дмитриевна Понсова — это мастер перевоплощения, «Гриценко в юбке». Ее так и называли. В театре Вахтангова она была актрисой на эпизоды. В «Мадемуазель Нитуш» она замечательно играла начальницу пансиона, а в «На золотом дне» уморительнейшим образом, под сплошные аплодисменты, изображала старуху. Удивительного характерного дарования была актриса.
Владимир Иванович Москвин, замечательнейшая личность, сын выдающегося мхатовца Ивана Михайловича Москвина, — это история училища. Владимир Иванович занимался только педагогикой. Он умел глубоко внедриться в психологию студента и так мастерски выуживал оттуда индивидуальность, что его педагогический дар всегда давал положительные результаты. Студенты его обожали. Москвин тоже был правдистом. На экзаменах он свои отрывки никогда не смотрел — нервы не выдерживали. Он их слушал, стоя за кулисами. Я бы так сказал, яростный был педагог.
Здесь кстати будет вспомнить Марью Давыдовну Синельникову. Будучи человеком не очень красноречивым — она и двух слов не могла связать на собраниях — Синельникова занималась со студентами с потрясающей детской увлеченностью. У меня есть такое о ней наблюдение. В гимнастическом зале смотрели какой-то отрывок — составляли столы, за которыми сидела актерская кафедра, а студенты играли на сцене. Показывают отрывок учеников Марьи Давыдовны. И там в какой-то момент должен прогудеть паровоз, но студенты замешкались, что-то произошло у них, и гудка не последовало. И вдруг от столов, где сидела кафедра, поплыло утробное гудение «Уууууууууу!!!» Это Синельникова помогала своим студентам. Вот такая у нее была степень отдачи, такая сопричастность к творчеству своих учеников. Она жила этим, она существовала в это время со своими студентами на сцене. Это тот же синдром Москвина, который не мог смотреть свои отрывки, нервничал.
Мое педагогическое становление прошло не без влияния Москвина. Он наставлял меня удивительно тактично, ненавязчиво. Помню, как я однажды репетировал в Гринер-зале, и мне зачем-то нужно было выйти. Я широким жестом, с ходу распахнул дверь. И Владимир Иванович, стоявший под дверью, едва успел отскочить. Он стоял в коридоре и слушал, как я веду урок, чтобы не давить на меня своим присутствием.