Я это рассказал нашим зрителям в качестве оправдания. Если, мол, наше понимание испанца Лорки будет отличаться от их понимания, от их традиций, если наши «львы» будут похожи на «собак», то мы заранее просим прощения. Уже один этот рассказ вызвал оживление в зрительном зале. А когда мы показали фрагменты спектакля «Кровавая свадьба», то поняли, что многое нами угадано. Наши русские «собаки» вполне тянули на испанских «львов». Успех был полный! Мы даже получили премию за лучшее исполнение! На конкурсе было представлено тринадцать школ. Среди них одна английская школа, одна наша, русская, остальные — испаноязычные. И все-таки мы получили премию!
В свободное время мы бродили по Каракасу, осматривая, как это водится в таких случаях, местные достопримечательности. Так же, как и на Филиппинах, меня поразили городские контрасты: среди современных зданий ютятся какие-то самодельные строения, лачуги, слепленные неизвестно из чего, из всякого подручного материала. Роскошь и нищета живут здесь бок о бок.
К тому же страна оказалась жуликоватой — на второй день у меня обчистили карманы. Причем сделали это так мастерски, так легко, что я ничего не заметил. И только потом, обнаружив пропажу, я вспомнил, как идущий навстречу венесуэлец слегка приобнял меня, будто я мешал ему пройти, а шедший сзади, видимо, в этот момент и выудил из кармана мой кошелек. Правда, за мной шел и Ульянов, но я на него не грешу.
В моем дипломе об окончании ВТУ написано: поступил в 1940 году, окончил в 1950 году. Это неверно. Просто в 1950 году училище получило статус Высшего учебного заведения, и тем, кто доедал несколько предметов, выдали диплом об окончании вуза означенным годом. На самом деле, я выпустился из училища в 1945 году, проучившись в общей сложности — с перерывом на войну — два года.
Таким образом, я прослужил в училище имени Щукина и в театре имени Евг. Вахтангова всю свою жизнь, и никогда никаких поползновений уйти в сторону у меня не было. Это моя судьба.
Постскриптум
Написав фразу «это моя судьба», я уже хотел завершить на этом свою книгу и поставить точку. Но тут мне на глаза попалась статья, затронувшая больную тему Тема эта — антреприза.
Мне повезло — я сразу попал в хороший театр, понял суть творчества, и меня всегда задевало отсутствие в творчестве других театров, независимо от ранга, тех основных принципов, которые были усвоены мной в театре Вахтангова в самом начале творческого пути, — чувства правды и вкуса!
Я до сих пор не могу разделить взглядов авторов статей, призывающих защищать антрепризу, как единственно приемлемую перспективу развития театрального искусства. Убежден, что только имея постоянную труппу, можно продолжать воспитывать каждого члена творческого коллектива, экспериментируя и обогащая художественную палитру. Вахтанговского театра не существовало бы, если бы Евгений Багратионович не оставил после себя учеников, последователей, объединенных его учением, покоренных личностью этого выдающегося художника, сумевших даже после смерти Учителя сохранить его заветы и его творческий дух.
Вахтангов считал идеальной формой существования драматической генерации триаду: Школа — Студия — Театр. В школе учат, студия дает возможность экспериментировать, театр — воплощать.
Во всем мире стремятся к этому. История театра подтверждает правильность такого пути. Русский театр, наше национальное богатство, зародившийся в недрах крепостничества, совершенствовался, переходил из одной формы в другую, худо-бедно поддерживаемый государством или существующий на денежные средства меценатов. Потому что в основе настоящего искусства лежит поиск, и цели его не коммерческие, а художественные.
Я не стал бы касаться этого больного вопроса, если бы, как я уже говорил, мне не попалось бы на глаза новое доказательство моей правоты — статья Марины Давыдовой в февральском номере газеты «Культура» за текущий год. Статья называлась «Милиция, на помощь!», с подзаголовком: «Васильева сыграла «Трактирщицу»». Не откажу себе в удовольствии процитировать ее:
«…Процесс создания этого произведения представляешь себе так. Режиссер собирает артистов и начинает выяснять, кто что умеет. «Я умею разговаривать гнусавым голосом и дуру гнать…» — «А что ты умеешь?» — «А я умею громко кричать и глаза таращить!» — «Отлично. Сгодится». — «Что мы здесь играем? (Разбор по сценам!) Мы играем, что нас всех тошнит». — «А если публика смеяться не будет?» — «А если публика смеяться не будет, мы матюгнемся или петухом закричим». На «Трактирщице» не скучно. Но так противно, что никакого веселья не надо!!!»