Ветер развевал мой плащ точно знамя и заставлял наш косой фок хлопать, словно крылья какой-то чудовищной птицы, всякий раз, когда заостренная рея склонялась под его напором. Фок был зарифлен до предела, и с каждым порывом ветра "Альциона" бросалась к скалистому берегу Гьолла, будто норовистая лошадь. Помощник капитана стоял, держась одной рукой за бакштаг, глядя на парус и чертыхаясь монотонно как заводной. Поймав мой взгляд, он прикусил язык, и по его губам я прочитал: "Можно обратиться к тебе, сьер?"
Он стащил с головы шапку, что в нашем положении выглядело крайне глупо; я кивнул, улыбнувшись:
- Похоже, вы не можете убрать фок - корабль перестанет слушаться руля?
Именно в этот миг шторм обрушился на нас со всей своей яростью. Хотя большая часть снастей "Альционы" уже была спущена или зарифлена, она тяжело завалилась на борт. Когда же она выровнялась (а она выровнялась, к вящей славе ее строителей), река вокруг нас вскипела от града, и градины оглушительно забарабанили по палубе. Помощник кинулся под навес верхней палубы. Я последовал за ним и с удивлением увидел, как он, едва укрывшись от града, упал на колени:
- Сьер, не дай ей пойти на дно! Не за себя прошу, сьер, у меня жена... двое детей... женился в прошлом году, сьер... Мы...
- А с чего ты решил, что я могу спасти твой корабль? - спросил я.
- Это ведь все из-за капитана, да, сьер? Я разделаюсь с ним, как только стемнеет. - Помощник нащупал рукоять длинного кортика на боку. - Есть пара верных ребят, которые встанут за меня, сьер. Я покончу с ним, клянусь тебе, сьер!
- Брось мутить воду, - сказал я. - И пороть всякую чушь. - Корабль снова накренился, да так, что конец грот-реи ушел под воду. - Я не поднимаю бури...
Я говорил впустую. Помощник уже выбежал из-под навеса палубы и исчез за стеной града с дождем. Я снова присел на узкую банку, с которой наблюдал за погрузкой. Или, вернее, я устремился сквозь пустоту, ибо мчался по ней с тех пор, как мы с Бургундофарой шагнули в черный пустой шар под странным сводом на Йесоде; и на лету я заставил опуститься на банку ничтожество, приводимое в движение при помощи нитей, которыми я без труда мог бы задушить половину Брии.
Через десяток вздохов - или сотню - помощник вернулся с Хереной и Декланом. Он снова брякнулся на колени, а они распростерлись у моих ног.
- Утихомирь бурю, сьер, - взмолилась Херена. - Ты был так добр к нам прежде! С тобой ничего не случится, но мы-то погибнем - и Деклан, и я. Я знаю, что мы обидели тебя, но мы ведь не хотели плохого, и мы умоляем простить нас!
Деклан молча кивал.
- Сильные штормы по осени - обычное дело, - попытался объяснить я. Этот скоро пройдет, как и все остальные.
- Сьер... - начал было Деклан.
- Что такое? - спросил я. - Говори, ничего страшного.
- Мы оба видели. Мы были там наверху, где ты оставил нас, когда начался дождь. Помощник бежал стремглав. Но ты шел шагом. Ты шел, но ни одна градина не попала в тебя. Посмотри на мою одежду или на ее.
- Что ты имеешь в виду, Деклан?
- Они вымокли, - промолвил помощник. - И я тоже. А теперь пощупай свой плащ, сьер, проведи рукой по лицу.
Я ощупал себя и обнаружил, что совершенно сух.
При встрече с невероятным ум прибегает к здравому смыслу; единственным объяснением, которое я мог придумать, было то, что плащ сшит из какого-нибудь непромокаемого материала, а лицо мое просто закрыто капюшоном. Я откинул его и шагнул на открытую палубу.
Встав лицом к ветру, я видел капли дождя, летящие к моим глазам, слышал свист градин мимо ушей; но ни одна градина так и не попала в меня, а лицо, руки и плащ остались сухими. Словно слова муни - глупые слова, как я всегда полагал, - обернулись правдой, и все, что я видел и ощущал, было всего лишь иллюзией.
Почти против собственной воли я шепотом заговорил со штормом. Я ждал от себя заурядных слов, привычных в беседе между людьми, но с губ моих срывались звуки, подобные дуновению легкого ветерка, далеким раскатам грома над холмами и нежным дождевым трелям Йесода.
Пролетело мгновение, за ним еще одно. Гроза унеслась прочь, и ветер стих. Последние градины, словно камешки, брошенные ребенком, бултыхнулись в реку. Я понял, что этими несколькими словами загнал бурю назад, внутрь себя, и ощутил нечто неописуемое. Перед тем я, видимо, каким-то образом выпустил наружу свои чувства, и они превратились в чудовище, обладающее силой десяти тысяч великанов, - в монстра, столь же свирепого, как их хозяин. Теперь они снова стали лишь чувствами, а я был зол, как прежде, и не в последнюю очередь потому, что не знал теперь точно, где лежит граница между загадочным и жалким миром Урса и мною самим. Неужели ветер - это мое дыхание? Или же мое дыхание - не более чем ветер? Прилив крови или песнь Гьолла звучит в моих ушах? Я бы выкрикнул проклятие, если бы сам не боялся его возможных последствий.
- Спасибо, сьер! Спасибо тебе!
Это причитал помощник, снова упавший на колени и готовый целовать носки моих сапог, если бы я только позволил. Я же, напротив, велел ему подняться и сказал, что об убийстве капитана Хаделина не может быть и речи. В конце концов мне пришлось заставить его поклясться, ибо я видел, что он - как и Деклан или Херена - с радостью пойдет ради меня на любые безумства, даже прямо вопреки моей воле. Хотел я того или нет, я стал чудотворцем, а чудотворцев не слушаются так, как Автархов.
За оставшиеся дневные стражи не произошло ничего примечательного. Я много думал, но ничем не занимался, только прошелся пару раз с юта на бак и обратно да глядел, как проплывают мимо берега. Херена с Декланом и вся команда оставили меня в полном одиночестве; но когда красное солнце уже касалось Урса, я подозвал Деклана к себе и указал ему на ярко освещенный восточный берег.