– Я знаю, – сказал я, вспомнив огромное лицо Ютурны, которое мельком видел в детстве, когда едва не утонул в Гьолле.
– Ну, вот, собственно, и все. Я привез с собой немного денег в шелковом поясе, сшитом для меня там одним человеком, и получил еще кое-что, рассчитавшись с капитаном каравеллы. Купил на паях эту лодку, и вот я здесь. Я еще могу немного говорить по-ксанфийски и вспомню еще больше, когда услышу его из чужих уст. Или если бы услышал, будь у нас запас пресной воды и чуть побольше еды.
– В этом море много островов, – сказал я. – Я видел их когда-то на карте в Гипотермическом Классе.
– Сотни две, – кивнул Эата, – и еще больше не отмеченных ни на одной карте из тех, что я видел. Думаешь, мимо них не промахнешься, но это не так. Если не повезет, можно пройти прямо между ними и даже не заметить. Многое зависит от времени суток и еще больше от того, откуда смотреть: с грот-мачты караки – это одно, а с носа моей лодчонки – совсем другое.
– Остается только надеяться, – пожал я плечами.
– Точно так сказала лягушка, увидев аиста. Только во рту у нее пересохло, и никто не понял, что она бормочет.
Эата помолчал некоторое время, разглядывая не волны, а меня.
– Северьян, ты знаешь, что случилось с тобой? Даже если ты всего лишь сон от какогенов?
– Да, – ответил я. – Но я не фантом. Или если все же фантом, в этом виноват не я, а иерограммат Цадкиэль.
– Тогда расскажи, что с тобой случилось, ведь я рассказал тебе все про себя.
– Хорошо. Но сперва я хочу задать тебе один вопрос. Что творилось здесь на Урсе после моего отъезда?
Эата присел на рундучок, с которого мог смотреть на меня, не поворачивая головы.
– Верно, – сказал он. – Ты ж отплыл за Новым Солнцем, правда? Так ты нашел его?
– И да, и нет. Я все объясню тебе, как только ты расскажешь, что было на Урсе.
– Пожалуй, я не очень-то разбираюсь в том, что тебя интересует. – Эата поскреб подбородок. – К тому же не уверен, помню ли я, что именно творилось и когда. Все время, пока мы с Макселлиндис жили вместе, ты был Автархом, но говорили, что почти весь этот срок ты провел на севере, воевал с асцианами. Потом, когда я вернулся с Ксанфийских Земель, тебя уже не было.
– Если ты провел там два года, значит, с Макселлиндис ты прожил восемь, – сказал я.
– Примерно столько. Четыре или пять с ее дядей и два-три после его смерти, вдвоем на лодке. В общем, твоя жена – она стала Автархиней. Люди судачили об этом, потому что она была женщиной и, по слухам, не владела словами. Когда я менял свое заморское золото на хризосы, на некоторых из них было твое лицо, а на некоторых – ее, в общем, женское. Она вышла за Дукса Цезидия. На улице Юбар устроили шумное празднество, даровая еда и выпивка для всех. Я здорово набрался и три дня не возвращался на лодку. Люди говорили, что это удачный брак – она могла остаться в Обители Абсолюта и заниматься Содружеством, пока он занимался асцианами.
– Я помню его, – сказал я. – Он был хорошим командиром.
С некоторым удивлением я восстановил в памяти ястребиный профиль и представил себе его свирепого, угрюмого владельца возлежащим рядом с Валерией.
– Кто-то говорил, что она вышла за него, потому что он был похож на тебя, – сказал Эата. – Но, по-моему, он был красивее и, возможно, чуть выше.
Я напряг память: красивее, конечно, чем я с моим испещренным шрамами лицом. Мне казалось, что Цезидий немного уступает мне в росте, хотя любой станет выше, когда все ему кланяются, это уж точно.
– А потом он погиб, – продолжил Эата. – Это случилось в прошлом году.
– Понятно, – сказал я.
Долгое время я стоял, опершись спиной о планшир, и думал. Восходящая луна, уже почти в зените, отбрасывала между нами черную полосу тени от мачты. Из-за этой разделительной полосы голос Эаты почему-то звучал совсем по-юношески.
– Так что же с Новым Солнцем, Северьян? Ты обещал рассказать мне о нем.
Я начал, но, когда дошел до схватки с Идас, увидел, что Эата крепко спит.
47. ЗАТОНУВШИЙ ГОРОД
Мне тоже следовало бы лечь спать, но я так и не сделал этого. Стражу или больше я простоял на носу, глядя то на спящих, то на воду. Таис лежала, как часто устраивался я, лицом вниз, опустив голову на скрещенные руки. Пега свернула свое пухлое тельце клубочком, так что ее вполне можно было принять за котенка, превратившегося в женщину; спиной она прижалась к боку Одило. Тот лежал на спине, вздымая живот к небу и закинув руки за голову.