Жизнь Сурикова — одна из самых горьких писательских судеб в русской литературе прошлого века. Тяжелый, монотонный труд в лавчонках на окраине Москвы, семейный гнет и раздоры, постоянное ощущение зависимости, страх нищеты, рано вспыхнувшая болезнь, загнавшая Сурикова на сороковом году жизни в могилу...
Занятый будничной борьбой за существование, Суриков жил в отрыве от многих важнейших идеологических, художественных завоеваний своей эпохи. Одновременно с ним работали Щедрин и Достоевский, Лев Толстой и Островский. Сурикову было не до таких знакомств — ни личных, ни творческих. Он, видимо, читал в 70-е годы некоторые их произведения, поскольку выписывал вместе с товарищами главнейшие русские журналы того времени. Но по-настоящему выработать свое отношение к прочитанному ему было недосуг. [1]
Подталкиваемый ежедневными тяготами жизни, Суриков отча янно, мученически боролся за свое место в ней. Многие стихи явились для него именно лишь одним из возможных средств само утверждения, а не единственно необходимым способом выразить волнующие поэта чувства и мысли, пропагандировать определенные духовные, жизненные ценности. Нередко обстоятельства склоняли Сурикова к самому откровенному версификаторству. Обо всем этом никак нельзя забывать, отделяя реально значительное в наследии поэта от второстепенного, не главного; не принципиального.
Главное же состоит прежде всего в том, что Суриков — истинно народный поэт. Можно было бы (как это нередко и делается) сразу же представить читателю прямые параллели, скажем, между язы ком стихотворений Сурикова и произведений народной поэзии. Такие параллели легко отыскать, однако они еще не дают возможности понять, с чем на самом деле мы встретились: с подлинным выраже нием народной «души», проявлением народно-поэтического чувства, или со стилизацией.
Если отложить некоторые «былины» и «сказания», созданные Суриковым, то можно утверждать с уверенностью, что основной части его произведений несвойственна преднамеренная стилизация, нет в них принципиальной установки такого рода. Подражания встречаются (о них еще пойдет речь), но природа их иная, и они ни в какой мере не заслоняют истинных связей поэта с народной жизнью и народным мироощущением.
В своих воспоминаниях И. А. Белоусов пишет: «Следует отме тить одну особенность: все писатели-самоучки начинали свою деятельность со стихов, а потом уже некоторые из них переходили на прозу.
Хотя стихотворная форма гораздо труднее прозаической, но она сильнее влияет на душу человека; да и толчок-то к писанию стихов поэты из народа получали от русских песен, которые они слыхали у себя в деревнях и знают с детских лет» [1].
Здесь особенно ценно соображение о «толчке к писанию стихов». Бесспорно, «поэты-самоучки», в частности Суриков, являлись свое образными соучастниками народно-поэтического творчества. Их от ношение к фольклору определяется не словами «связь», «влияние», налицо родство органическое, единство неразрывное.
Между фольклором и литературой нет явной границы, совершенно строгого и точного разделения. Суриков творил как бы в пограничной области. Став уже литератором, деятелем в области письменного слова, он вместе с тем был открыт в своем творчестве непосредственному, прямому воздействию стихии устной народной поэзии, воспринятой с детства. Но дело, конечно, не только и не столько в самих по себе детских впечатлениях, а в особой близости фольклорной традиции природе чувств и мыслей поэта. Его собственные создания, в свою очередь, легко подхватывались народом: уже его сотворцами, соавторами становились безымянные для нас люди — те, кто продолжал дальше шлифовать суриковские стихи, те, кто сокращал вторую и третью строфы «Рябины» или переиначивал первые строки «Казни Стеньки Разина».
Часто проводимое разделение произведений Сурикова на «песни» и «стихотворения» нельзя признать удачным. Автор предисловия к одному из сборников стихов Сурикова отмечал: «Как и Кольцов, он их (чужие стихи) напевал, и свои стихи потом часто проверял пением». [2] Неизвестно, на основании каких сведений сделан такой вывод, но он похож на правду. Стихотворение для Сурикова — это почти всегда песня, или в какой-то степени песня. Народно-песенный дух, ритм, черты сознания, свойственные фольклору, по-разному— иногда более прямо и наглядно, иногда более сложно и отдаленно— проявляются в различных творениях поэта. Это-то и интересно, это-то и важно, поскольку открывает коренное, существенное единство письменного творчества Сурикова с фольклором, а не поверхностную, внешнюю связь.
1
К сожалению, у нас все еще недостаточно материала, чтобы иметь возможность более или менее обстоятельно очертить круг чтения Сурикова. Сами его стихи свидетельствуют о том, что он был знаком с творчеством многих поэтов — как предшественников, так и современников. В 1872 г. Суриков писал И. Г. Воронину: «Мы сообща, Григорьев, Козырев, Родионов и я, получаем «Вестник Европы», «Отечественные записки», «Дело», «Всемирный труд». При прочтении журналов у нас затевается спор». В течение жизни Суриков собирал библиотеку. Однако в письмах поэта не содержится никаких откликов по поводу прочитанного. В его письме к И. Д. Родионову от 21 марта 1880 г. читаем: «Книги, стоящие денег, я тоже решился продать — на что мне они? Здоровье мне не дозволяет за ниматься ими, да я их никогда и не читал почти — покупал да ставил на полочку» (Отдел рукописей Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина; в дальнейшем ссылки на этот архив даются со кращенно: ГБЛ).