— А отец твой? — спросила осторожно, боясь вызвать бурную реакцию, все же ребенок.
— Не было у меня батьки. А мамка об им ничось не говорила, я много раз спрашивал, но та тольки рыдать начинала, я и перестал. Не дело то мамке душу травить.
Он говорил ровно, смотрел в одну точку. Я видела, как сложно даются ему слова, потому осторожно предложила:
— Если больно вспоминать, то лучше не бередить раны.
— Та не, мне и самому енто надобно. Бають, легше становится, так это аль не, не узнаешь, покель на себе не испытаешь, — отозвался мальчишка. И продолжил: — Мне семь было, когда в наш дом пришли воины в форме. Мамка спужалася, меня спрятала, наказав ни в жисть не высовываться, шоб не происходило. Я и затаился. А они сходу драку затеяли, все спрашивали о каком-то бастарде, но мамка им ничо не сказала. Да и откель ей ведомо о том бастарде, мы ж жили на краю села, мамка ни с кем не общалася. А те давай кричать, по лицу ударили, угрожали. А один и вовсе потом стал одежку на ней рвать. И чем ему платишко мамкино помешало? Шо дальше я не видал, трое других загоготали и заслонили мне обзор, но они менялись, а я ничо так и не убачив. А кали они ушли, мамка лежала на полу вся в крови. И она ужо не дышала. Я ее помыл, кое-как поправил разорванную одежку, а потом до соседей сгонял. Они и помогли схоронить. В уплату забрали наш дом, а меня вышвырнули на улицу. Иди, говорят, куды хошь, а тут теперича тебе делать нема чего. Я и пошел. Искал работу, побирался, пока не дошел до ентого двора. Меня взяли помощником, и даже навроде жизнь трохи сладилась, пока не заявился той брательник. Он бы меня убив, коль бы вы не заступилися.
Не выдержал, шмыгнул носом, да слезинку с глаз смахнул. А потом прижался к Ванке. У меня же внутри клокотала злость. Пусть малец пока мал, не понял, что с его матерью творили те сволочи, но когда подрастет, до него точно дойдет. Как бы ни отправился их искать и мстить. Значит, мне во чтобы то ни стало надо сделать так, чтобы он перестал думать об убийстве, чтобы мать помнил живой и здоровой. Нечего тревожить покой мертвых и уж тем более брать грех на душу.
А еще в голове засела мысль, что мой спасенный чей-то бастард. И этот кто-то явно сам не рад такому положению вещей. Или тут другое? А вдруг мать как раз и защищала сына от врагов, а его отец мог и не знать о ребенке или вообще ищет его. Недаром мне показалось, что его внешность слишком аристократичная. И как бы исподволь выяснить, к какому роду он может принадлежать? Надо будет хомовушку расспросить, уж он-то побольше моего во всем этом понимает, авось и посоветует чего стоящего. А там, глядишь, у Даньки семья будет. Я, конечно, и сама бы с радостью заменила ему мать, но вряд ли он станет меня таковой воспринимать, я же всего на семь лет его старше, тут скорее в сестры гожусь. Да и проблемы у меня с эмоциями. Или уже нет?
Только сейчас осознала, что в этой жизни со мной произошли изменения. Я теперь могу злиться. А еще испытала теплоту, глядя на ребенка. Словно внутри маленькое солнышко зажглось. Раньше у меня такого чувства не было. Собственных детей я любила по-своему. Просто знала, что люблю их, потому что они мои. А тут вроде нежности, что ли, появилось. Я даже непроизвольно улыбнулась. А вдруг это и есть мой шанс прожить жизнь как все нормальные люди: злиться, радоваться, любить, сожалеть, восхищаться. Это ж, наверное, так здорово.
Но сначала похудеть — дала себе установку, снова чувствуя, как стало тяжело дышать. Платье давило, хотелось скинуть его и просто расслабиться. Но меня бы не поняли. Придется терпеть до замка.
Я дождалась, пока мои спутники уснут, только потом и сама задремала. В голове ворох мыслей, мешавших расслабиться. И одна из них касалась как раз той красавицы на дороге. Как она решилась ехать в чужой замок без предупреждения? Думаю, сообщи она о своих планах Гамаэлю, вряд ли бы он оформил мне дарственную, уверена, нашел бы какую лачугу. Я до сих пор удивлена от его щедрости. Хотя нет, уже не удивлена, прекрасно осознав его мотивы. Но все же, что такая утонченная ледя могла забыть в захолустье да еще и в развалюхе, ведь именно так собирался обозвать свою недвижимость муженек. Жаль, я этого уже не узнаю, одна надежда на дядьку Кузьму, уж он-то точно поможет разобраться, что к чему. На миг мелькнула мысль, что дела обстоят совсем не так, как считал Гамаэль. Но ведь это лучше для меня. Или нет? Ведь по договору именно мне необходимо привести геранство к процветанию, а если оно уже приносит неплохой доход, то у меня его могут попросту отобрать. Ой, что-то я запуталась совершенно. Надо отдохнуть, тогда и мозги заработают получше.