Он был здесь, и каким-то образом ему удалось быстро и бесшумно вывести из строя Изадора. Он одолел нашего самого крупного помощника, ветерана военных действий. Но каким образом? В конце концов, на стороне Изадора было преимущество в девяносто килограммов.
Мы его недооценили. Если ему улыбнётся удача, всё будет напрасно.
Я коснулся дверной ручки в комнату Хелен и услышал за дверью шорох.
Молли!
Я потянулся за револьвером более крепкой, левой рукой, а правой толкнул дверь. И увидел его, сидящего в кресле за букетами цветов.
Не Джека Богарти, нет. Своего отца. Его руки и ноги были связаны верёвкой, а в рот, вместо кляпа, был всунут красный шейный платок.
Он был один.
Я бросился развязывать его, положив пистолет на пол.
— Вот так, отец…
Он дико дёргался, хрипел и смотрел на меня вытаращенными от страха глазами.
Я замер, сбитый с толку.
Удар по голове оказался полной неожиданностью.
Я отпрянул. Боль была невыносимой, но у меня хватило сил, чтобы осмотреться в поисках нападавшего.
Где Джек?
Боль пронзила голову, и я упал на колени от внезапно возникшего головокружения.
Малвани никогда не успеет вовремя. Мы потерпели неудачу и подвергли опасности собственные жизни.
Ещё один удар пришёл из ниоткуда.
Шатаясь от невыразимой боли, я упал на пол; комната кружилась у меня перед глазами. Усилием воли я старался не закрывать глаза. Борясь с тьмой, грозившей накрыть меня с головой, я смотрел на потолок и на букет алых роз.
А потом увидел лицо с решительным и непоколебимым взглядом.
В первую секунду я подумал, что она пришла на помощь.
Я не осознавал опасности, пока не стало слишком поздно, и я не увидел веревку… и окровавленное лезвие ножа, приближавшееся к моей шее.
Жестокий смех вырвался изо рта кружащегося передо мной лица. Или это была игра моего воображения?
Ведь это был человек, которого я никак не ожидал увидеть — нет, не в таком виде!
Никогда!
Я пытался понять, но мысли ускользали.
Я лишь знал, что ошибался на её счёт — иначе она не схватила бы меня за руки и не связала бы.
Я не мог придумать ни единой причины, по которой она стала бы помогать Джеку Богарти — и, конечно, ни единой причины, по которой она так жестоко предала нас.
Я закрыл глаза, и все мысли исчезли.
Растворились во всепоглощающей боли.
И лишь образ Молли Хансен с ножом оставался перед глазами до последнего, пока меня не накрыла темнота.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Я очнулся в состоянии полнейшей паники. Было совершенно темно. Я не мог пошевелиться, не мог вдохнуть. Клаустрофобия брала надо мной верх. И всё усугубляла жуткая боль в голове и правой руке.
Я снова закрыл глаза, заставляя себя сосредоточиться и дышать медленно. Кислорода хватит, если я расслаблюсь. Воздух вокруг меня был сырой и душный, пахнущий краской.
Не открывая больше глаз, я оценил своё положение.
Руки? Связаны верёвкой за спиной и неподвижны.
Ноги? Сверху на них давило что-то тяжелое и жёсткое. Я мог слегка ими пошевелить вправо-влево — они оказались не связаны; но двигать не мог.
Что ещё я слышал, кроме краски?
Свежераспиленная древесина. И безошибочно узнаваемый затхлый запах сырости.
Я всё ещё был в театре… в единственном месте, где была краска… и дерево… и иногда просачивалась вода.
Подвал, где выпиливали и красили декорации для сцены.
Я попытался осмотреть комнату.
Освещение было тусклым, но как только мои глаза привыкли к темноте, я понял, что лежал под грудой досок. Именно они придавили мои ноги.
Ещё одна куча почти накрывала моё лицо, а несколько досок торчали в десяти сантиметрах от моего носа.
Я собрал все силы в ногах, чтобы толкнуть. Я должен был выбраться из этого затруднительного положения. Но доски оказались слишком тяжёлыми.
Тогда я вывернулся и освободил от груды распиленного дерева лицо и верхнюю часть туловища. И услышал приглушенный стон, заставивший меня дёрнуть головой и посмотреть в его направлении.
Отец.
Он сидел, связанный и с кляпом во рту, у дальней стены.
— Поп, — позвал я. Это прозвище я придумал отцу ещё в детстве — и не произносил его уже долгие годы.
Он закашлялся, и всё внутри него забулькало.
Я хотел помочь ему, но не мог пошевелиться.
Полный разочарования, я опёрся на руки и принял сидячее положение. Затем вылез из-под возвышающейся надо мной груды досок и толкнул её левым плечом, пытаясь развалить.