– Удивительная и печальная история, уважаемый Иммануил, – вздыхая, произнес Шерман. – А вы пианист, позвольте полюбопытствовать?
– В некотором роде. А почему вы спросили?
– У вас длинные и тонкие пальцы, – пояснил Израил, стряхивая щеткой остатки волос с пиджака клиента.
– Грешен, грешен. Обожаю музыку и питаю к ней трепетную любовь на протяжении всей своей жизни.
Иммануил расплатился с Шерманом за стрижку и уже было направился к выходу, но потом вдруг вернулся и по-дружески обнял Израила.
– Напрасно вы отказываетесь от родства с мадам Любкой. Есть чем гордиться! Все, на что падал Любкин взгляд, превращалось в деньги.
– Что вы, что вы! Мне до нее далеко, да к тому же Бог меня наделил другим талантом.
– Обязательно к вам загляну еще раз.
– Непременно, товарищ Сапир, но я бы хотел, чтобы вы отдали мои карманные часы уже сегодня.
– Вы почувствовали? – улыбаясь, произнес Иммануил.
– Я же не ради праздного интереса спросил про пальцы. У вас срезана кожа на подушечках, а это делают только карманники.
– Приятно общаться с умными людьми, – произнес Иммануил, возвращая Шерману часы.
Потом он порылся во внутреннем кармане пиджака, достал портмоне и, не считая, вытащил из него приличную сумму денег.
– Это вам на развитие, уважаемый мастер. Надеюсь, с этого дня салон начнет процветать. Не зря же у вас фамилия Шерман.
Израил попытался вернуть деньги клиенту, но тот крепко сжал его руку и почти силой заставил положить банкноты в карман. Попрощавшись, Сапир спешно покинул салон. Удивленный таким поворотом событий, мастер ухмыльнулся и похлопал себя по карману, не веря произошедшему. Убедившись, что это не сон, он вышел на свежий воздух передохнуть и подумать, на что они с Ханой потратят внезапно свалившуюся на них крупную сумму. Шерману было неловко за то, что, вернувшись с войны, он истратил все сбережения семьи на парикмахерскую. Конечно, рано или поздно все вернется, но дети растут и не спрашивают на это разрешения.