– Серчает начальник. Был у него с утра, опять стол полировать заставил. Еще немного, и от столешницы ничего не останется. А ты сейчас к нему?
– Надеюсь, до вечера не свидимся.
– Это правильно. Пускай успокоится немного. Что там за дети-то?
– Ничего страшного мы не нашли. Сегодня иду беседовать. Дети как дети, разве что колдуны.
– А я слышал, девчонка наложила отпугивающую сеть почти на все болото.
– Все-то ты, Данила, слышишь.
Данила пожал могучими плечами, мол, кричать меньше надо. Василиса улыбнулась в ответ, и он вернулся к работе.
Она вышла из каморки, закрыла за собой дверь и с тоской посмотрела на нее. Василиса никогда не строила иллюзий насчет того, во что могла бы превратиться ее жизнь в этом мире. Тишина и одиночество. Работа и закрытая дверь. Наверное, именно поэтому она и заходила поздороваться с Данилой каждое утро. Чтобы он не забыл, как разговаривать с людьми, чтобы знал: о нем вспоминают и просто так, безо всякой надобности. Порой Василисе казалось, что он действительно рад ее визитам. Хотя, возможно, просто смирился с ними и по какой-то причине не хотел ее обижать.
По облупившимся бетонным ступенькам Василиса дошла до второго этажа и открыла свой кабинет, располагавшийся рядом с лестницей. На двери висела табличка: «В. П. Кощеева, специалист по адаптации», а ниже были обозначены часы приема: по понедельникам, средам и пятницам с десяти до пяти.
В конторе Василиса действительно значилась как специалист по адаптации, помогала пришедшим сюда из Тридевятого мира приспособиться к жизни в этой реальности, но это не мешало Баюну периодически скидывать на нее и другие обязанности. Например, полевую работу. Впрочем, отвертеться от полевой работы еще никому не удавалось, даже Кощею, хотя Василиса понятия не имела, как Баюн уговорил его в ней участвовать. Но действующих, хорошо обученных магов при Конторе было раз-два и обчелся, и их костяк входил в отряд Сокола. А нелегалов из Тридевятого становилось все больше и больше, о контрабанде волшебных предметов и говорить было нечего, да и преступления с магической составляющей тоже были не редкостью. Отдел Финиста давно погребло под работой, поэтому все, что можно было не передавать туда, доставалось подчиненным Баюна. Так что три раза в неделю Василиса принимала посетителей, желающих пожаловаться на жизнь и на сложности, возникающие в новом для них мире, еще два раза читала лекции для проходящих курс адаптации, а в свободное от основной работы время помогала начальству блюсти формальности в руководстве этим бедламом: разбирала отчеты, писала отчеты, следила за выполнением многочисленных требований и правил, установленных Лебедью. Официальная часть работы ей нравилась, с неофициальной приходилось мириться. С недовольными у Баюна разговор выходил короткий. Впрочем, Баюн не был плохим руководителем и, когда приходилось принимать реальные удары сверху, брал их на себя.
В маленьком кабинете помещались стол, Василисино кресло, кресло для посетителей и небольшой сейф, за которым схоронилась вешалка. На подоконнике примостились заварник и чайник, тут же лежала открытая упаковка печенья. За деревянными окнами, выкрашенными давно потрескавшейся белой краской, шумели березы. Василиса сдвинула печенье в сторону, открыла одну створку и поглубже вдохнула запах лета.
Несмотря ни на что, в этот момент она была абсолютно счастлива.
Девушку звали Агатой, мальчика Демьяном. Об этом поведал последний. Детей пристроили в общежитие, ночью им дали как следует выспаться, а с утра Елена, не особо церемонясь и не брезгуя прибегать к волшбе для улучшения дисциплины, отмыла и накормила их. И теперь они сидели перед Василисой насупившиеся, всем своим видом изображая праведное негодование, но, во всяком случае, не пытались нападать. Демьяна удалось разговорить, но после каждой произнесенной фразы он нервно косился на сестру, видимо, опасаясь, что она снова попытается себе навредить. Но Агата не пыталась. Она застыла в кресле и не реагировала ни на какие вопросы.
– Ей все равно нельзя говорить, – буркнул Демьян на очередную попытку Василисы добиться ответа от его сестры. – Она дала обет молчания, и лучше его не нарушать.
– Добровольно дала? – нахмурилась Василиса.
Обет молчания был серьезной магической практикой, и прервать его, как правило, означало накликать большую беду. Демьян кивнул.
– Да, только я не могу рассказать зачем.
Василиса подавила вздох. Весь их разговор примерно так и складывался: Демьян преподносил ей очередную порцию невнятной информации, а потом отказывался давать пояснения.