Антон Измерлиев
И жили они долго и счастливо
Солнечный свет бил прямо в глаза. Я зажмурился, потянулся, сел на кровати и от души зевнул. Встал, размялся, босыми ногами прошлёпал на кухню. Ольга, на секунду отвлекшись от шипящей сковороды, вручила мне дымящуюся кружку.
"Доброе утро", – она чмокнула меня в щёку.
"Доброе", – вернул я ей поцелуй.
Кофе был горячий, ароматный, крепкий. Отличный кофе, другого жена и не варила. Я сделал хороший глоток, оглядел просторную, залитую солнцем кухню, посмотрел на свою чудесную, красивую, заботливую жену и безграничное ощущение счастья охватило меня.
"Хорошо", – сказал я в черноту кофе.
"Хорошо", – подтвердила Ольга, ловко переворачивая раскалённый блин.
"Как спалось?", – она шлёпнула готовый блин на тарелку и вылила на сковороду тесто доя нового.
"Отлично. А тебе?"
"Тоже. Как всегда".
Мы помолчали. Шипела сковорода, где-то жужжала муха. Потом я сел за стол, Ольга поставила передо мной тарелку со стопкой дымящихся блинов и вазочку со сметаной. На десятом по счёту, я с трудом заставил себя остановиться.
"Какие планы на сегодня?", – Ольга вновь наполнила кофе мою опустевшую кружку.
Я задумался.
– Ну, пройдусь до Фламинго, выпью с ребятами. К вечеру вернусь, приготовлю что-нибудь нам на ужин.
"Ты просто чудо", – Ольга взъерошила мне волосы, – "А я, пожалуй, займусь картиной".
"Здорово!", – я постарался изобразить восторг как можно более естественно, – "Быстрей бы уже посмотреть".
Живопись была единственным увлечением жены, и хотя получалось, мягко говоря, не очень, я её всячески поддерживал. На таких вещах и держится хороший брак, так-то.
Я накинул ветровку – утро было прохладное, и вышел из дому. В саду тихо перешёптывались яблони. Ольга помахала мне из окна, я помахал ей в ответ. От взмаха её руки, от шёпота яблонь вокруг нашего дома, от свежести утра на меня снова волной накатило счастье. Такое яркое, полное, простое. Такое, ****ь, привычное. Я вздохнул и пошёл к Фламинго.
Идти было недалеко – наш городок вообще невелик, до всего рукой подать. На подходе к бару утро резко сменилось поздним вечером. Никогда не успеваешь уловить этот момент. Как будто лампочку выключили. Только что было синее небо и солнце, и вот вдруг над тобой звёзды и жёлтая тарелка луны. Луна, кстати, всегда полная.
Неоновый фламинго на вывеске поднимал и опускал ногу, будто приплясывал. Я вошёл внутрь. В зале было пусто. Только за угловым столиком, опустив голову на руки, пьяно храпел Старик. Ну и конечно, Игорь, хозяин Фламинго, а по совместительству бармен-повар-официант протирал стойку не очень чистой на вид тряпкой. Мы поздоровались и он, не спрашивая, налил кружку нефильтрованного и плеснул виски в высокую стопку.
– Бургер?
"Не, попозже", – отказался я – "Ольга блинами накормила".
– Как у неё дела?
Я махнул стопку и тут же запил холодным пивом.
– Да по-старому. Возится по дому, рисует. О муже заботится.
"Да уж вижу", – он перегнулся через стойку и похлопал меня по намечающемуся брюшку.
Я расхохотался.
– Ладно, уел. У тебя-то что нового?
Игорь пожал плечами.
"Что тут может быть нового? Наливаю стаканы, протираю стойку. Старик, сам видишь, снова в запое. Платон с двумя статистами ушёл на раскопки. А";– оживился он, – "Вчера двое новеньких появились"
"А говоришь – ничего", – упрекнул я, – "Что за новенькие?"
"Первая – женщина. Блондинка, около тридцати. Такая, знаешь", – он изобразил руками пышные формы и я понимающе кивнул.
"Приговор у неё", – он задумался, вспоминая, – ""Никогда больше она не сможет доверчиво заглянуть в мужские глаза". У неё муж оказался серийным убийцей. Жили себе душа в душу и вдруг на тебе – трупы, закопанные в саду, пыточная камера в подвале. В общем, зарубила его топором. И теперь шарахается от любого мужика, как от прокажённого".
"Ясно", – я отхлебнул пива, – "А второй?"
"Аа", – поморщился Игорь, – "Очередной поехавший. "Тварь была настолько чудовищно непостижима, что его бедный разум перегорел как лампочка"".
"Где-то я уже такое слышал", – фыркнул я в кружку.
– Не ты один. Отволокли его в лечебницу. Сидит в одиночке, пишет на стенах всякую дичь про Козлище с тысячью младых и всякое такое. Хорошо, хоть карандашом, а не своим дерьмом, как другие.
Мы, не сговариваясь, захохотали.
"За счёт заведения", – он налил мне виски.
Я отсалютовал ему стопкой.
Дверь распахнулась и в бар ввалился Платон и с ним два молодых парня – статисты. Все трое были вымазаны в земле и глине. Мы перездоровались, Игорь выставил на стойку тарелку с соленьями, наполнил рюмки водкой, потом обновил мой виски. Плеснул и себе. Мы чокнулись и выпили.