Потом он звонил мне в роддом и говорил:
—?Лера, прости меня за все муки, которые я тебе причинил. Вот увидишь, я изменюсь. Ты больше никогда ничего подобного в своей жизни не увидишь.
Я, конечно же, опять ему поверила.
Началась моя борьба за мужа. Нет, не борьбы с плохим отношением Шуйского ко мне. А борьбы за оздоровление его психики. Ведь он же бывает иногда нормальным, хорошим человеком! Наверняка можно что-то сделать для того, чтобы он был таким всегда!
Врача-психотерапевта звали Марк Ефимович Боймцайгер. Это был очень импозантный мужчина, с сигарой, в дивном парусиновом костюме. Он выглядел как гость то ли из другой жизни, то ли из другого века.
Я ему рассказывала все о своей с Шуйским жизни.
Как-то раз Боймцайгер приезжает к нам с рабочим визитом и спрашивает:
—?Как прошел день?
—?Мне звонили такой-то и такой-то. Расскажу об этом Шуйскому, но боюсь, он к чему-нибудь прицепится и устроит страшный скандал со всеми вытекающими из этого последствиями.
Врач отвечает:
—?Да что ж вы, девочка, как в пионерском лагере. Зачем же ему все рассказывать?!
—?Как не рассказывать, если он меня обо всем спрашивает? Как я могу промолчать?!
—?А вы преподнесите все немножко по-другому. Не говорите обо всем. А позже, когда все всплывет, скажете: ой, забыла!
К таким уловкам я готова не была. Я была женой, а не разведчиком в тылу врага: тут мы говорим, тут — молчим.
Постепенно я приобрела выдающийся (жаль только: бессмысленный) опыт выстраивания отношений с Шуйским. Иногда, когда мой повелитель был в не особо агрессивном настроении, удавалось начинающийся скандал обратить в шутку, а обвинения — в абсурд. Но чаще всего ничего не помогало: молчу — плохо, отвечаю — еще хуже.
Марк Ефимович прописывал Шуйскому успокоительные таблетки. Я выдавала их супругу по расписанию. Они были ему как слону дробинка. (Иногда мне казалось: Шуйскому поможет ведерная доза транквилизатора, а еще лучше — электрический шок.)
«Счастливая жизнь на свежем воздухе»
Шуйский пришел ко мне в роддом, чтобы поделиться замечательной идеей:
—?Лера, я решил завести вторую собаку. Чтобы бультерьер не ревновал к ребенку, его нужно нейтрализовать!
Так у нас появился стаффордшир-терьер, с помощью которого Шуйский спустя некоторое время так эффективно «воспитывал» Тёму, нашего второго ребенка.
Помню чувство счастья, которое я испытала, когда мы с Анютой — новым членом нашей семьи — вернулись домой. Мы дома, дома, дома!
Омрачало радость то, что дочка немного температурила, капризничала. Молока не хватало. У меня материнского опыта никакого. И вот я ношусь по квартире с ребенком, пеленками, бутылочками...
Кроватка не собрана. Шуйский заявил, что не готов ее собрать,— ждали для этого водителя. Потом охранник и водитель взялись-таки собирать кроватку... Тут же бегают две бойцовые собаки. Сумасшедший дом!
Шуйский взял мне в помощницы некую Валентину — очень странную женщину. Это была просто копия Шуйского, только в юбке! (Я не верю в гороскопы, но потом оказалось, у нее с Шуйским день рождения в один день — 25 августа, и тоже в год Дракона. Только она на двенадцать лет старше!) Валентина заявила с порога:
—?Ребенка и собак я не касаюсь. Я здесь стираю, убираю и, если надо, готовлю.
К плите я ее, естественно, не подпустила, а за стирку отвечала стиральная машина.
И тут Шуйский покупает избушку на курьих ножках в Крёкшино — в двадцати двух километрах от Москвы. Без пробок туда добираться недолго. А в пробках — полтора часа: Минское шоссе.
Сию загородную «виллу» Шуйский спешно как-то приспособил к жизни. И вот я, Нюрка, Шуйский, собаки и Валентина — в одной комнате. Помощница спит за ширмой. Я — вся в кормлениях, кефирчиках, творожках для ребенка. (Еду дочке я всегда готовила сама.) Работы нет.
Так прожили почти год. Вскоре выяснилось: я снова беременна. Врач посоветовал:
—?Нельзя так нагружать организм — делай аборт.
Мы заплатили за прерывание беременности. На последнем УЗИ доктор мне показывает на экране прибора:
—?У вас месяц беременности. Смотрите, сердце ребенка уже бьется!
Тогда я сказала:
—?Не буду делать аборт.
И ушла. Деньги так и не забрала.
В этот момент случился мой очередной карьерный взлет — песня «Самолет». Это был первый настоящий коммерческий успех. Помог раскрутке песни клип. Я не без грусти вспоминаю времена, когда съемки клипов стоили дешево, Тогда самые известные российские клипмейкеры только начинали свою деятельность...
Я становилась все известнее. А жизнь моя — все страшнее и безнадежнее. Начался самый кошмарный период моей жизни, который совпал с моей второй беременностью и первыми годами жизни моего сыночка Тёмы.
Хотел ли Шуйский иметь детей? Вроде да. Когда я сказала: будет еще один ребенок, он обрадовался...
(Во время третьей беременности Шуйский делился со мной надеждами:
—?Лера, как здорово иметь детей! Кому первому в банке дадут кредит? Конечно, многодетному отцу семейства!
Мысли о деньгах приходили к нему в самые романтические минуты.)
В аду
Тёме, бедному моему второму ребенку, еще в животе больше всех досталось.
Когда я ждала его, Шуйский увлекся кокаином. В сочетании с алкоголем это адский коктейль. Мой муж стал полностью неуправляем.
Тут как раз нас приехали навестить мои родители. Шуйский был абсолютно невменяем. У него появилось широкое поле для деятельности: теперь он издевался не только надо мной, беременной, но и над моими уже немолодыми интеллигентными папой и мамой.
Я страшно его боялась. Когда я проходила мимо него, Шуйский всегда так и норовил пнуть меня, толкнуть, ударить кулаком. Я стала ходить по дому с «охраной» — папа водил меня везде под ручку, как маленькую, а Шуйский ему говорил:
—?Я тебя, старый, сейчас вмиг уложу...
Папа — музыкант, он в жизни никогда ни с кем не дрался... Если б у меня был отец — амбал два метра ростом, косая сажень в плечах, который бы въехал Шуйскому разок... Но мой папа — болезненный человек, не знакомый с языком насилия — единственным видом отношений, который понимают такие, как Шуйский. Отец не мог физически меня защитить.
Маму мою крыл такими словами — я и повторить не могу.
Мамочка говорила:
—?Мы к вам каждый раз как в Чечню приезжаем. Вечные боевые действия.
Я даже стала бояться родительских приездов, потому что их присутствие еще больше подстегивало Шуйского. Наверное, он считал: кровавое представление нуждается в зрителях.
Мы с Шуйским приехали на «Мосфильм» — готовиться к очень значительной съемке. Супруг там затеял крупную ссору с музыкантами. Сейчас не помню, из-за чего вышел конфликт: кажется, кто-то кого-то в студию первым не пропустил.
Шуйский стал орать на моих коллег. Я думаю: он сейчас дров наломает. Ведь это наши с ним близкие знакомые, очень профессиональные музыканты. У меня с ними всегда были такие хорошие отношения!
Я попыталась выступить арбитром:
—?Саш, подожди, может, вы просто друг друга неправильно поняли...
—?Подойди сюда на минуточку,— говорит он мне.
Подхожу, совершенно ничего не подозревая. Он ведет меня в какой-то предбанничек, где никого нет. Хватает за плечи — и ударяет по голове своей головой. Я на мгновение отключилась. Очнулась от боли — супруг продолжал меня избивать. Смотрю: стены глухие, дверь основательная — хорошая звукоизоляция, студия все-таки. Я стала кричать — меня никто не услышал. Вскочила, выскользнула вон. Шуйский успел только мне вслед дать пинка под зад. Я была на пятом месяце беременности. Все-таки у меня уникальный организм: до сих пор не пойму, почему я не родила в тот день...
Я выбежала на улицу. Сумку не помню где оставила. Слава богу, у выхода стоит наша «Волга». Я говорю водителю: