Я устала от рабства. Последней каплей послужил наш с Шуйским междугородный телефонный разговор.
Когда заканчивался очередной гастрольный тур — тридцать концертов на Украине,— я позвонила Шуйскому, чтобы, как всегда, рассказать, что осилила такую работу и завтра — домой. Только начала говорить, он перебил меня какой-то грубостью и кинул трубку. Я перезвонила.
—?Саша, не надо так со мной, пожалуйста. Я тоже живой человек, я очень устала, отработала огромный тур. Ну, пожалуйста...
—?Не нравится — не ешь.
—?И не буду!
Я повесила трубку.
На следующий день, перед возвращением в Москву, я позвонила ему и попросила пожить отдельно от нас. Он согласился — такое было не в первый раз.
***
Перед очередным концертом я почувствовала себя совершенно больной. Дело обычное: как бы мне ни было плохо, я не могла просто лечь и болеть, лечиться, если это не входило, конечно, в планы Шуйского. Простуженная, с температурой, я всегда пела концерты вживую. (Я в принципе не признаю фонограммы.) Я пошла к фониатру в поликлинику Большого театра. Доктор поставил диагноз: острый трахеобронхит. Прописал охранительный голосовой режим. И добавил: при таком диагнозе петь крайне вредно. Я предоставила тогда Шуйскому все медицинские документы и предупредила его:
—?В следующее турне я поеду только с предоплатой двадцать пять процентов.
Так я добилась денег для себя и детей. Он пошел на это: деваться ему было некуда. Я была его личной курочкой, которая несла золотые яйца.
Следующие два месяца я получала четверть заработанных денег. За это время собрала некую сумму, чтобы продержаться вместе с детьми первое время после побега.
В ноябре 2001 года я подала на развод. Шуйский думал: моя очередная блажь.
***
Понимая, что с тремя детьми мне будет тяжеловато бежать, я в начале зимних каникул первым отправила Тёмку в Аткарск, к бабушке с дедушкой. Это ни у кого не вызвало подозрений, потому что он там часто бывал. Как я уже писала, мой второй ребенок в возрасте от года до трех большую часть времени проводил в Аткарске, потому что Шуйский не принял его буквально с первого дня.
С Аней и Сеней мы уехали в Аткарск в январе 2002 года. Помню, позвонила в школу, чтобы отпросить старших на некоторое время с занятий. Меня спрашивают в ответ на мою просьбу:
—?На сколько вы уезжаете?
—?На две недели,— отвечаю.
А сама думаю: если б я знала, на сколько мы уезжаем...
***
Бежать, бежать, бежать! Скорей, скорей! Все дальше и дальше Москва-столица, которая принесла мне любовь, семью, детей, славу. Прощай, город, где я узнала боль от побоев, страх перед жестокостью, ужас унижения, бессмысленность борьбы. Прощай, Саша, я все тебе оставляю. Пусть все твое имущество будет с тобой. Теперь ты поймешь: мы не были тебе по-настоящему нужны, ты не будешь без нас скучать.
И вот мы в Аткарске. Мы среди родных. Мы свободны. Мы вместе.
Часть V
Возрождение
Я изменилась. Мне вдруг стало совершенно безразлично то, чем я жила последние десять лет. Главное теперь — безопасность моих детей и спокойствие родителей. Все остальное — пшик, ничто, пустота.
Ленка
Недавно исполнился год, как умерла Лена, моя двоюродная сестра, дочь моего дяди, младшего маминого брата Валерия Николаевича Никитина...
Семейные поездки к морю, смешные песни, дядя Валера лихачит на своем «Запорожце»... Другое воспоминание: мы уже старше, Ленка жарко шепчет мне на ухо:
—?Алка, ты не понимаешь, как здорово в пионерском лагере...
Я думаю про себя: «Конечно, Леночка, тебе здорово, ты такая красивая, за тобой мальчишки табуном ходят. А я... Мне лучше дома отдыхается, рядом с родными».
Ленка была для меня авторитетом и объектом восхищения: на целых полгода старше, а училась старше на целый класс. После школы она часто заходила к нам и делилась со мной своими секретами: какой мальчик ей нравится, кто как на нее посмотрел. Из родственниц мы в какой-то момент превратились в близких подружек. Нам тогда было лет по одиннадцать. Эта дружба продолжалась вплоть до ее ужасной, несправедливой, преждевременной смерти.
Карьера дяди Леры шла в гору: его перевели в Саратов, в Управление железной дорогой. Ленка уехала из Аткарска. «На мне» остались все ее многочисленные воздыхатели. Ленкины ухажеры делились со мной своими переживаниями. Я, как верный друг, товарищ и поверенный в амурных делах, даже частенько «выгуливала» стаю ее поклонников. Моя мама эту ситуацию понять никак не могла...
За первые полгода своей взрослой самостоятельной жизни, которые я провела в Саратове и жила у Никитиных, мы с Ленкой еще больше сдружились. С тех пор, когда я оказывалась в Саратове, всегда первым делом звонила Ленке...
Когда Ленкина мама в московской больнице умирала от рака, мы с Лёней были рядом. Когда бедную тетю Алю за день до смерти мы перевозили в Саратов, сестра вдруг сказала мне:
—?Я так боюсь: вдруг такое и со мной случится?
—?Да ладно, чего об этом думать,— ответила я.
Молодых рак сжигает быстро: Леночка сгорела за полгода. В апреле приезжала в Москву на химиотерапию. По выходным я ее забирала из больницы: она жила у нас. Как она, бедная, мучилась от болей! Ничего уже не действовало, даже наркотики.
Лена уехала в Саратов. Там она и умерла через месяц. Ей было тридцать семь лет.
За месяц до смерти звонила, поздравляла меня с днем рождения. Ленка — чудо-человек, еще интересовалась моими проблемами, сочувствовала мне...
Ленка с детских лет была такая маленькая мама: шила, вязала, готовила. Она рано родила старшую дочь: сейчас моей племяннице девятнадцать лет. А младший сын Лены — ровесник моего Сеньки.
Перед моими глазами сцена: мы с Ленкой дома, ей уже было совсем плохо (по выходным она приезжала к нам из больницы). Я занимаюсь йогой, на коврике выполняю упражнения. А сестра рядом, на диване. Она мне тогда, смеясь, говорила:
—?Нравится мне твоя йога! Смотри, я так тоже могу ногу в сторону отвести.
Она пыталась что-то изобразить, хохотала над собственной теперешней неуклюжестью. У нее был очень сильно раздут живот: метастазы в печени. И все равно она до последнего не теряла чувства юмора...
Ленки уже год как нет.
А я жива. После ее смерти я почувствовала, что жизнь — великий Божий дар. А отчаяние, нежелание жить дальше — великий грех. Смерть сама выбирает. С нашей точки зрения, не всегда правильно. Но если я существую, значит, должна что-то делать вопреки обстоятельствам. Как моя Ленка, которая пыталась бороться изо всех сил, несмотря на рак, ее убивавший.
Господи! Что все мои мучения, страдания, сомнения, амбиции по сравнению с Жизнью и Смертью?!
С родными
После моего возвращения в Аткарск меня многие спрашивали, как я вижу свое будущее. Я, конечно, впервые за десятилетие почувствовала себя свободной, из моей жизни, вместе с чувством к Шуйскому, ушел страх. Но, безусловно, пребывала не в лучшем как физическом, так и психическом состоянии. Я была предельно морально измотана тяжбой с Шуйским, физически меня доконали бесконечные гастроли. В тот момент я не была пригодна к работе. Артист не должен выходить на сцену в том состоянии души, в котором я тогда находилась.
Понимала: мне нужно прийти в себя, абстрагироваться, оглядеться, просто вспомнить, как это — дышать полной грудью.
На этот раз меня спасла черта моего характера, о которой я столько писала,— организованность.
***
Первый вечер в Аткарске больше походил на комедию положений. Вернее, трагикомедию положений.
Двухкомнатная родительская хрущевка. А нас в ней шесть человек. Как всем улечься? Мы разложили все матрасы, кресла-кровати, диваны. Дети и шумели, и кричали, и ссорились между собой. Я лихорадочно думала о том, как я на следующее утро уберу сии сложные конструкции.