Модели брала из журнала «Силуэт» — в Аткарск приходило несколько его экземпляров.
С моим вязанием тоже связана одна из наших внутрисемейных комических историй.
Свободного времени у меня было мало. В субботу должен был состояться вечер. А на дворе — четверг. Мне захотелось на танцы явиться в новой кофточке. Я — за спицы. Сажаю перед собой бабулю Валюшку. Прошу ее:
—?Читай, пожалуйста, вслух параграф такой-то из учебника истории.
Так я учила устные задания. Зато к субботе я была в полном порядке. На вечеринку пришла в новом. Все ахают:
—?Опять она в чем-то необыкновенном!
К девятому классу мне стала тесна школьная форма.
И тут — счастливая находка! Я нашла в мамином шкафу ее старое синее кримпленовое платье со стойкой и длинным рядом пуговиц под жемчуг. Самолично связала себе крючком воротничок и манжеты, накрахмалила их, пришила. Получилось весьма необычно и элегантно. Мама крупнее, чем я. А я тогда была примерно такая, как сейчас,— ну, может, немного больше. Платье ушивать я не стала, и оно так пикантно собиралось складочками под передником. Потом этот наряд с большим удовольствием донашивала двоюродная сестренка Наташа, дочь моего учителя Володи Зотова. Она, кстати, тоже стала профессиональной певицей.
Во что я одевалась тогда? Что ела? Как спала?
А в чем я убегала? В чем-то. Иногда мне снится, что я бегу от него абсолютно голая.
В таких снах я не обременена мыслями о том, как забрать детей, где взять билеты на поезд. Я просто бегу. На мне нет одежды. Но я не собираюсь никого соблазнять. Я, конечно, понимаю, что мой «наряд» можно истолковать превратно...
Дураки! Они не понимают, что я так демонстрирую: я свободна, я бегу, я сейчас оттолкнусь от земли и полечу. Только ветер в ушах будет свистеть. И сквозь его свист я не различу, что кричит мне вслед мужчина, сложив руки рупором. Мужчина. Мой муж. Отец моих троих детей. Мой продюсер. Владелец моего жилья. Собственник денег, которые я зарабатываю. Мой хозяин.
Певиц часто спрашивают: а как у вас там все началось ну, это... с противоположным полом?
Когда мне было двенадцать, за активную общественную работу и примерное поведение меня отправили от школы к Черному морю в международный пионерский лагерь «Орленок». Там я практически впервые увидела живых иностранцев. Жили и общались там все обособленно: французы с французами, итальянцы с итальянцами. А потом приехали еще и кубинцы. Какие там пионеры! Просто здоровые мужики. Вели себя они очень раскованно, с девчонками открыто в обнимку ходили. У меня был просто шок! Я каждый день писала маме, мечтала, чтоб меня оттуда поскорей забрали...
У нас с мамой еще со времен моего детства абсолютно доверительные отношения. Всеми своими симпатиями я с ней делилась с самых ранних лет. Стесняться было нечего: мама всегда старается меня понять и ни за что не осуждает. Доверие ко мне родных простиралось столь далеко, что меня стали отпускать на взрослые танцы все в тот же Дом культуры. Мне тогда было тринадцать, но смотрелась я вполне взрослой девушкой... Я привыкла считать себя взрослой. Большинство участников «Экспромта» составляли взрослые люди, которые приходили в Дом культуры после рабочего дня. Володя Зотов сделал так, что со мной никто не обращался фамильярно, как с малышней. Это был друг, равный партнер.
А я считалась абсолютно надежной девочкой...
Хотя, что и говорить, на «взрослых» танцах мне совсем не по-взрослому было ужасно интересно: кто на этот раз пригласит меня танцевать? Каждое приглашение на танец мне, девчонке, казалось таким важным и значительным. Не скажу, что пользовалась особым успехом, но определенный интерес ко мне проявляли. Но больше все-таки нравились девочки, которые были попроще, подоступнее...
Думаю, на танцах я не только удовлетворяла свое женское самолюбие. Там была музыка. Для меня этим все сказано.
В нашей школе на дискотеки допускали учеников с восьмого класса, поэтому в седьмом классе я ходила в другие школы, где никто не знал, сколько мне лет.
Поклонники... Признания в любви... Первое такое воспоминание до сих пор вызывает во мне неприятное ощущение. Был у меня одноклассник Вовка. Нормальный совершенно парень. Ничем не раздражал. Я его не видела, не слышала. И вот на тебе — в пятом классе он возьми да и пришли мне записку с признанием в любви. Он мне совершенно не нравился. Тут-то я его и вовсе невзлюбила. Сейчас я понимаю: меня раздражало то, что я не могу ответить на его чувства. А отношения, которые были для меня вполне комфортными, бесповоротно изменились.
Признавался мне в любви еще один мальчик — такой пухленький, забавный. Он к своей бабушке приехал в Аткарск из Москвы. Он был также герой не моего романа, и ему я тоже ответила полным неприятием.
Потом был Валера. Он учился в девятом. Я — в седьмом.
Тут уж я подумала, что со мной что-то не в порядке. Кругом девчонки шепчутся про свои чувства к разным мальчикам. А я — как холодный камень. И стала я с Валерой гулять. Мы с ним в кино иногда ходили. Валера очень нравился моей маме. Всем, только не мне. Знаете, как бывает: все мужчина для тебя делает, подруги завидуют, а тебя тяготит его присутствие. Так у меня было с Валерой. В конце концов я соврала ему, что мне нравится другой мальчик. И порвала с ним. Валера перестал со мной разговаривать.
Вот, собственно, и все мои школьные любовные приключения. Главным в ранние годы для меня были занятия тем, что мне интересно.
Что меня интересовало тогда? Многое. Учителя не могли на меня нарадоваться — отличница все-таки. Математик считал, что если я не займусь точными науками, то страна потеряет вторую Софью Ковалевскую. Литератор прочил меня в гуманитарии. В какой-то момент меня стала интересовать история. И я решила поступать на исторический факультет МГУ. Мотив был интересный. Я слышала, что многие известные артисты пришли на профессиональную сцену прямо из студенческой самодеятельности. Знала, что МГУ очень ею славится. И лелеяла мечту как-нибудь там подвизаться.
Мне было известно: чтобы стать оперным исполнителем, надо окончить консерваторию. Где учат на эстрадных певцов, да и учат ли на них вообще, я не знала. Конкретного пути на сцену я себе не представляла, но ни на секунду не сомневалась, что буду самой настоящей артисткой. А для этого надо много работать.
Я постоянно была занята.
Иногда мне кажется, что Бог всегда старался сделать так, чтоб я ни минуты не имела свободной. Случались такие моменты, когда я просила у Господа передышки. Я молила Его, как маленькая девочка:
—?Добрый и милосердный Боже! Дай мне отдохнуть! Я же ничем перед Тобой не провинилась. Я была честна, открыта. Никогда никого не предавала. Да, я шла вперед к своей цели, но никогда не шла по головам. Я много работала. И сейчас много работаю. Я так стараюсь. Я не прошу Тебя о многом. Дай мне пару свободных вечеров. Я хочу спокойно поужинать. Хочу, не торопясь, поговорить с детьми. Хочу просто-напросто собраться с мыслями. Я устала страдать, жить с мыслями о побеге... В чем я провинилась?
Но приходил Шуйский. Я видела по его лицу, что сейчас начнется. И опять скандал, побои, упреки. Опять страх, мысли о побеге. Неужели Господь не слышит меня? Неужели я так и не дождусь передышки?
Я никогда не шла против своей совести. Если я вызывала в людях зависть, то это было не специально. Я никогда никого ни на что не провоцировала. Мои воспоминания — это исповедь. Я пишу ее не только для читателей, но и для себя. Вспоминая то, что произошло со мной, я получаю возможность переосмыслить свою жизнь. Говорят, что написание мемуаров — это еще и замечательная психотерапия. Рассказывая о том, что с тобой происходило, ты избавляешься от душевных ран.
Я пытаюсь посмотреть на свою историю глазами читателей. Вернее, читательниц. Может, кто-то счастливый и благополучный подумает: господи, да зачем она бередит свои старые раны? Шуйского давно нет рядом. Она счастлива в новом браке. Она преуспела в своей профессии. Она знаменита и обеспечена.