— Посмотрите, какая прелесть! — И он указал на куклу-младенца в льняной «крестильной» распашонке.
Но Хилари даже не взглянула на игрушку. Теперь, когда Коннер повернулся к ней спиной, она могла без помех разглядеть его и сообразить, что же в нем изменилось.
Прежде всего, конечно, одежда, думала Хилари, глядя, как Коннер берет в руки другую куклу. Первый раз она видела его в джинсах — они сидели на нем безупречно, как и все остальное.
Честно говоря, несколько часов назад при взгляде на Коннера у нее подкосились ноги. Хорошо, что к тому моменту она уже слезла с дерева, а то непременно бы свалилась наземь! Да и сейчас, стоило посмотреть на него, сердце начинало отчаянно биться и все тело охватывала крупная дрожь.
Кроме джинсов, на Коннере были ковбойские ботинки и белая хлопковая сорочка без ворота. Расстегнутые пуговицы открывали горло и грудь, покрытую темными волосами, заставляя ее вспомнить о вчерашнем дне, когда он вошел на кухню полуголым, вытирая пот собственной курткой. Синоптики обещали похолодание к вечеру, посему на плечи он накинул плотную темно-синюю фланелевую рубаху.
Коннер заговорил со стариками за прилавком, повернувшись к Хилари в профиль. Сегодня он не побрился, и тени над верхней губой и на подбородке придавали его мужественному облику какую-то трогательно-домашнюю ноту.
— Как вы думаете, будущему малышу понравится такая кукла? — неожиданно спросил он, взяв в руки одного из деревянных младенцев.
Девушка вспыхнула. Что, если Коннер заметил, как бесцеремонно она его разглядывала?
— Конечно, — быстро ответила она, стараясь не показать ни смущения, ни удивления. — Только вдруг родится мальчик?
— Хилари, что за предрассудок? — расхохотался Коннер, открывая бумажник и доставая оттуда несколько крупных купюр. — Разве мальчики не играют в куклы?
— Нет, сэр, — твердо вступил в разговор старший из продавцов. — Любой мальчишка в здравом уме скорее умрет, чем возьмет на руки куклу!
Коннер расхохотался еще громче и вручил деньги флегматичному продавцу.
— Хорошо, если родится мальчик, можете оставить куклу себе. — Коннер протянул ей куклу, и Хилари взяла игрушечного малыша на руки. — Держите крепче! Теперь она — ваша маленькая дочка, вам надо с ней подружиться!
Хилари едва удержалась, чтобы не швырнуть куклу ему в лицо. Что-то в этой глупой сцене раздражало ее донельзя. Может быть, сам Коннер, меняющийся прямо на глазах? Еще пять минут назад она считала его самым угрюмым и высокомерным из когда-либо виденных мужчин, а сейчас он, забыв о солидности и достоинстве, дурачится с куклой! А может быть, дело в том, что вид Коннера с младенцем на руках вызывает у нее вздорные и совершенно ненужные мысли.
Коннер нахмурился.
— Где ваш материнский инстинкт? — Он взял ее за руку и согнул в локте, показывая, как следует держать малыша, затем бережно уложил куклу ей на руки. — Вот, — сказал он, отступая назад, чтобы полюбоваться результатом. — Так-то лучше!
— Ну что, мистер Большая Шишка, — раздался вдруг хриплый голос из-за соседнего прилавка, — подойдешь ко мне или нет?
Коннер обернулся на голос, исходивший от высокого, худого как щепка старика в мягкой шляпе, который сжимал в крепких, на удивление белых зубах незажженную трубку из кукурузной кочерыжки. Это был типичный старый крестьянин, словно сошедший с картинки из детской книги.
— Или теперь, купив землю, по которой мы ходим, ты зазнался и забыл старых друзей?
Коннер широко улыбнулся и направился к прилавку, заставленному причудливыми деревянными фигурками.
— Нет, старина, я еще не купил эту землю. — Отодвинув несколько фигурок, он присел на край стола. — И, если будешь трепать языком, так и не куплю!
— Знаю, знаю. Тоже мне, военная тайна! Не обманывай себя, парень. Всем в здешних местах известно, что ты нацелился на нашу землю. И идет разговор, что нынешние владельцы норовят обчистить тебя как липку!
— Конечно, как же без этого! — поморщился Коннер.
Но тут же лицо его разгладилось: на нем отразилась искренняя, ничем не омраченная радость от встречи со старым другом. Хилари молча наблюдала за Коннером, удивленная и внезапной переменой настроения, и — еще более — его словами. Значит, договор еще не подписан? Тогда чему он так радуется? Отчего выглядит так, словно сбросил ношу с плеч?
Но думать об этом не было времени: Коннер уже направлялся к ней.
— Хилари, позвольте представить вам Джулса Эйвери, самого невыносимого человека в Драконовом Ручье. Это мой старинный приятель. Можете звать его Джули.
— Здравствуйте, — поздоровалась девушка и шагнула вперед, с показной небрежностью сунув куклу под мышку. — Джули? — с улыбкой повторила она. — А мне казалось, что это женское имя!
Старик невозмутимо поправил шляпу лезвием огромного, страшного на вид ножа.
— Верно, мэм. Но если у вас в руках такой вот ножик, не все ли равно, как зовут вас люди?
— Точно. — Хилари пожала руку колоритному старику и принялась разглядывать его работы — сперва из вежливости, но вскоре почувствовала, что уже не может оторваться. Каждая деревянная фигурка была настоящим произведением искусства. Люди, бабочки, цветы, павлины и драконы, драконы всех видов, форм и размеров — все сделаны тщательно и с любовью, и в каждом видна неповторимая индивидуальность, возможная только при ручной работе.
Хилари взяла в руки фигурку мальчика.
— Какая красота! — искренне воскликнула она. — У вас настоящий талант!
— Это точно, — скромно ответил старик, обнажив в улыбке белоснежные зубы. Затем ткнул ножом в сторону Коннера. — Послушай, мой мальчик, эта девчонка мне нравится! Гораздо лучше той, предыдущей! У нее хороший вкус. Не думаешь, что тебе пора остепениться, а?
— Откуда ты знаешь, что у нее хороший вкус? — Вопрос старика Коннер оставил без ответа. Хилари не смела поднять глаз, хоть и сгорала от любопытства. Кто была «та, предыдущая»? Но Коннер не пожелал развивать эту тему. — Может быть, она хвалит тебя просто из вежливости.
Джулс что-то проворчал и повернулся к Хилари.
— Я знаю вашего приятеля с тех пор, как он был не больше вот этой вашей куколки. Но всегда был упрям как черт.
— Вот как? — подняла глаза девушка, нервно прижимая к себе куклу.
— Именно. — И Джулс откинулся на стуле. — Не будь он так чертовски упрям, я бы научил его резьбе по дереву. У него был верный глаз и хорошие, чуткие руки.
Хилари затаила дыхание, стараясь не смотреть на руки Коннера. Ей хотелось услышать еще что-нибудь о его детстве. Как ни странно, она совершенно не представляла его ребенком.
— Верный глаз и чуткие руки, но слишком много дурацкой гордости, — продолжал Джулс. — Видите ли, всякий кусок дерева для чего-то предназначен. — Он взял с прилавка деревянную звездочку. — Вот в этом сучке, например, с самого начала затаилась звезда. А теперь представьте, что я не в настроении делать звезду; да никто ее и не купит, думаю я, потому что туристы звезд не любят, а любят всяких зверюшек. Ладно, думаю, ничего не попишешь, придется сделать из этого сучка корову. — Он помолчал, вертя звездочку в руках. — Только все одно ничего не выйдет. Может, корова у меня и получится, но, скажу я вам, и жалкая же это будет корова! Потому что она должна была быть звездой. Понимаете, о чем я?
— Кажется, понимаю, — с улыбкой отозвалась Хилари. Она заметила, что Коннер как-то притих. Сердится? Или просто внимательно слушает?
— Так вот, а этот юный задира всегда резал из дерева только то, что хотел. Не то чтобы он был избалован, просто, знаете ли, упрям как бык. Хотел, чтобы все на свете ему подчинялось. Хочется ему сделать корову — и начинает он кромсать дерево так и этак, пока не получается корова. С рогами, с ногами — все как следует. Только жизни в ней нет, нет души, потому что она должна была быть звездой.
Теперь Хилари ясно чувствовала, как напряжен Коннер. Очевидно, за словами Джулса он угадывал какой-то подтекст, остающийся для нее непонятным.
— Видите ли, — теперь Джулс почти прямо обращался к Коннеру, хоть и смотрел на Хилари, — всем нам надо научиться принимать мир таким, как есть. Для этого есть два пути. Можно прожить жизнь и набраться опыта, как я. А можно получить от жизни хорошую встряску, и даже не одну. Мой приятель Коннер молод, и встрясок у него в жизни до сих пор не бывало. Его дорога всегда была гладкой, как стекло.