«Ну и семейка! — силясь улыбнуться, подумала Хилари. — Три женщины из семейства Ферфаксов, и у всех глаза на мокром месте!»
Но улыбнуться не удалось. Хилари смертельно устала. Она чувствовала, что еще одной дурной вести просто не выдержит.
— Хилари, — прошептала Марлин, стиснув ее руку, — мне надо с тобой поговорить. Я должна кое в чем тебе признаться.
Хилари молча кивнула, подчиняясь неизбежному: она обязана забыть о своей боли, обязана в мгновение ока стать сильной, нежной, любящей и не моргнув глазом выслушать то, что обрушит на нее кузина…
— Я слушаю, — мягко ответила она. — Рассказывай.
Но Марлин отвернулась к стене, крепко сжав искусанные до крови губы.
— Я… не знаю… я не могу…
— Можешь, — ласково, но твердо ответила Хилари.
Марлин всхлипнула и повернулась к кузине. По лицу ее, словно бесконечный осенний дождь, струились слезы.
— Пожалуйста, Хилари, обещай, что не будешь сердиться!
— Обещаю, — без колебаний ответила она. — Ты же знаешь, как я тебя люблю.
— И еще… — Голос Марлин дрогнул, она почти до боли сжала руку Хилари. — Обещай, что ничего не скажешь Коннеру!
Сердце Хилари судорожно сжалось. Не говорить Коннеру? Как же можно такое обещать, не зная, о чем речь?
— Послушай, Марлин, — начала она, стараясь говорить спокойно, — я пока не знаю…
— Обещай! — отчаянным полушепотом потребовала Марлин. — Если не пообещаешь, я ничего тебе не расскажу! А если я ни с кем этим не поделюсь, то не знаю… просто не знаю, что сделаю!
Как устоять перед такой отчаянной мольбой? И все же Хилари колебалась. Шестое чувство подсказывало ей, что о данном обещании вскоре придется пожалеть.
— Хилари, пожалуйста! — умоляла Марлин. — Ты не представляешь, как мне плохо! Я не знаю, что делать! Прошу тебя, Хилари, помоги мне!
Ее мольбы разрывали Хилари сердце. В конце концов, если секрет окажется серьезным, она уговорит Марлин открыть правду Коннеру. Но сейчас девочка хочет излить душу, и нельзя ей в этом мешать.
— Хорошо, обещаю, я ничего ему не скажу, пока ты не разрешишь, — сказала она, похлопав Марлин по руке. — А теперь рассказывай, что не дает тебе покоя?
Марлин уронила голову на подушку и уставилась в окно. Молчала она, наверно, целую минуту, и бледное лицо ее, слабо освещенное ночником, выглядело сейчас совсем по-детски. Несчастный, одинокий, перепуганный ребенок. Что же за беда на нее навалилась?
— Не бойся, милая, — прошептала Хилари.
— Знаешь, я сегодня соврала врачу, — закрыв глаза, слабым голосом начала Марлин. — Соврала насчет даты последних месячных, чтобы он думал, что мне рожать только в декабре.
Из-под плотно сжатых век ее выкатились две слезы.
— Он не поверил и стал допытываться правды, но я стояла на своем, и наконец он отстал. А при Коннере сказал только, что плод большой и быстро развивается.
Она открыла глаза, и у Хилари сжалось сердце. В широко открытых голубых глазах Марлин затаилось недетское отчаяние.
— Все думают, что мне рожать только через месяц. А на самом деле — где-то на днях. Скорее всего, сразу после Хеллоуина.
Хилари только головой затрясла. Она уже ничего не понимала. Неужели весь сыр-бор и в самом деле поднялся только из-за даты зачатия?
— И что из этого? — спросила она. — Коннер — взрослый человек и умеет считать. Он, я думаю, уже догадался, что вы с Томми зачали ребенка до свадьбы. Но какое это имеет значение? Месяцем раньше, месяцем позже — какая разница?
Слезы Марлин хлынули пуще… и вдруг Хилари поняла. Нет, она еще не могла выразить страшную догадку в словах, но подсознание уже сложило все осколки в цельную картину, и ей вдруг стало трудно дышать, показалось, что стены уютной спаленки надвигаются на нее и хотят раздавить.
Месяцем раньше, месяцем позже… Да, но каким месяцем?
Марлин неотрывно вглядывалась в перекошенное лицо кузины.
— Теперь поняла? — звенящим от слез голосом воскликнула она. — Мы с Томми тогда еще и знакомы не были!
Хилари зажмурилась, вцепившись в спинку кровати. Месяцем раньше, месяцем позже… Тот роковой месяц, когда Марлин в последний раз сбежала из дому. Тогда семья получила от нее коротенькую открытку: жива, здорова, все в порядке. И целый месяц от беглянки не было вестей. А через месяц — длинное восторженное письмо: она познакомилась с потрясающим парнем по имени Томми Сент-Джордж, он безумно влюблен, она тоже, они собираются пожениться. Что еще произошло с Марлин за это время — осталось неизвестным, да в то время никому и в голову не пришло поинтересоваться…
— Хилари! — простонала Марлин, прижимая ее ледяную ладонь к своей мокрой от слез щеке. — О, Хилари, что же мне теперь делать? Коннер думает, что я беременна от Томми, а на самом деле… на самом деле…
К тому времени, когда Коннер постучал в дверь спальни, спор между кузинами успел зайти в тупик. Слезы Марлин высохли. Перейдя от отчаяния к мрачной решимости, она требовала, чтобы Хилари не нарушала данного обещания молчать. Хилари же, сжимая ладонями раскалывающуюся голову, тщетно пыталась убедить Марлин, что об этом Коннеру рассказать необходимо.
— Но Томми хотел признать ребенка своим! — упрямо твердила Марлин. Эту фразу она повторила не меньше дюжины раз. — Я ему сразу все рассказала, а он ответил: «Мне неважно, чей это ребенок. Раз я люблю тебя, полюблю и его». Вот такой он был человек, добрый и благородный! Жаль, что ты не успела с ним познакомиться, Хилари, он бы тебе понравился. Он был совсем, совсем не похож на Коннера!
Хилари только молча качала головой. Она истощила уже все свои аргументы — без толку. После исповеди к Марлин вернулось легкомыслие и самоуверенность; казалось, она не сомневалась, что сможет каким-то образом выпутаться из этого кошмарного тупика.
Виновником беды оказался какой-то случайный парень. Он растворился в толчее флоридских пляжей, даже не успев узнать, что скоро станет отцом. Марлин осталась одна, в растерянности и ужасе перед будущим. Юная красавица, попавшая в беду, по-детски наивно ожидала рыцаря-спасителя в блистающих доспехах… И рыцарь явился. Его звали Томми Сент-Джордж.
— Коннер скорее повесится, чем по доброй воле кому-то поможет! — горячо продолжала Марлин. По-видимому, она рассчитывала переубедить Хилари, усердно малюя Коннера одной черной краской. — Он не любит людей! Ты знаешь, что он даже Томми не любил?
Слушая эти страстные речи, Хилари потихоньку закипала. Да, Коннер не святой, у него, как и у всех нас, имеются недостатки. И что из этого? Неужели это значит, что можно, играя на его преданности брату, так ужасно его обманывать?
Почувствовав, что Хилари по-прежнему не убеждена, кузина призналась наконец в истинной причине своего упорства.
— Не говори ему, Хилари, пожалуйста! — со слезами на глазах простонала она. — Я этого не вынесу! Ты не представляешь, что тогда начнется! Он с ума сойдет от злости! — Она съежилась под одеялом. — Он, наверно, меня просто убьет.
— Марлин, прекрати, — подчеркнуто спокойно ответила Хилари. — Ты сама себя запугиваешь.
Однако она понимала, что кузина права. Разумеется, Коннер не опустится до насилия; но гнев его будет ужасен, и… Господи, что же теперь делать?
Раздался стук в дверь, и сердце у Хилари подпрыгнуло в груди. Она бросила отчаянный взор на кузину, но та ответила ей хмурым предостерегающим взглядом.
— Помни, ты обещала, — прошептала она.
Дверь отворилась. На пороге, приветливо улыбаясь, стоял Коннер.
— Привет, — бодро произнес он, прикрывая дверь. — Как ты себя чувствуешь?
— Ужасно! — со слезами в голосе ответила Марлин. — И доктор сказал, что мне два дня нельзя вставать с постели!
Коннер кивнул.
— Так доктор Притчард и мне сказал по телефону. Он заверил меня, что тебе ничто не угрожает. Малыш здоров, вполне созрел и может появиться на свет хоть завтра. Но, поскольку рожать лучше в срок, тебе стоит немного полежать в кровати.
Он говорил нарочито бодро и весело, словно успокаивал больного ребенка. Хилари вдруг пришло в голову, что всегда, сколько она видела их вместе, Коннер вел себя с Марлин как с ребенком. Неважно, капризничала она или пыталась с ним заигрывать — он видел в ней только трудного подростка, волей судьбы оказавшегося на его попечении.