Просят девушек не иметь при себе иголок и булавок, так как ими легко поранить руки обыскивающих, что часто ведет к серьезным заболеваниям.
Под объявлением кутался в тулуп бородатый страж с берданкой, поставленной между колен, а рядом с ним сидела толстая темнобровая баба.
Просвистел писклявый свисточек, и вереница женщин и девушек потянулась через двор к проходной. Работали они, как и до пятого года, по одиннадцати часов, и лица у всех были утомленные и как бы присыпанные пеплом. Ни смеха, ни шуток, только шарканье ног по булыжной мостовой.
Григорий вспомнил магазин на Тверской, где Флетчеры торговали чудесными кружевами, и не мог поверить, что вот эти едва бредущие серо одетые женщины создают такую нежную, невесомую красоту.
Толстая тетка в проходной встала, деловито нацепила очки. Кружевницы входили в будку по очереди и останавливались перед очкастой теткой, покорно подняв руки. Она ощупывала их и только после этого отстранялась, давая пройти.
Агаша вышла одной из первых — торопилась домой, к сынишке. Гриша окликнул ее:
— Тетя Агаша!
Она посмотрела с тревожным удивлением.
В это время в проходной не своим голосом взвизгнула обыскивающая кружевниц тетка и, подняв правую руку к лицу, принялась сосать палец. Стоявшая перед ней тоненькая девушка с измученными глазами смотрела на нее со страхом. Лицо девушки поразило Григория, оно казалось почти прозрачным, в цвет глаз.
— Ах ты тварь! — со злобой закричала тетка, вынимая палец изо рта. — Это ты нарочно, чтобы меня покалечить? Ты же видишь, подлюга, чего здесь приказано? Булавок и иголок не иметь! А ты? — Она размахнулась и ударила девушку по лицу.
Та откачнулась, закрылась руками и сквозь пальцы пробормотала:
— Так я же неграмотная.
— Неграмотная? Ну, я тебя выучу грамоте, душегубка деревенская! Ты у меня запомнишь!
Она снова размахнулась, но не успела ударить — Григорий оказался рядом и перехватил руку.
— Нельзя! — сказал он. — За что вы издеваетесь над ней?
Тетка оттолкнула Гришу и злобно уставилась на него.
— А ты, защитник, откуда выискался? Ты какое имеешь право на территории фабрики бушевать? А?.. Ефим! — крикнула она стражу с берданкой. — Ты чего же посторонних личностей в фабрику пущаешь? Тебе, рохля, за что деньги плотят?!
Полуобернувшись к стоявшей неподвижно девушке, Григорий сказал чуть слышно:
— Уходите!
Похожая на перепуганную козу, девушка выбежала на улицу, а очкастая старуха достала из кармана свисток, и пронзительная трель понеслась по улице: городовой стоял неподалеку.
— Чего стряслось? — спросил он через минуту, вставая в дверях.
— Да тут, Степан Дмитриевич, такое дело, — угодливо забормотала тетка. — Кружевница из новеньких иголку себе в платье затискала, и вон погляди, милый, как я себе руку распахала. Теперь, следственно, нарыв. А этот заступаться лезет.
— Этот? — удивился городовой, рассматривая Гришу. — Так он же супротив тебя, Матрена Васильевна, не сладит! Куда ему супротив тебя!
Стоявшая во дворе фабрики очередь взволнованно гудела:
— Пропущай, карга!
— Дворняга цепная!
— Эй, служивый, приведи ее к порядку! Четверть часу стоим!
Городовой, выглянув во двор, покачал головой:
— Порядку действительно нету, Матрена Васильевна. — Он взял Григория за плечо, подтолкнул к выходу: — Айда-ка поговорим, учащий!
Перед воротами их окружила толпа кружевниц.
— Да чего вы к нему цепляетесь? Ироды!
— Ну-ну! — строго погрозил пальцем городовой. — Оскорбление, сказать, власти? Да? Глядите у меня! — Он снова посмотрел на Гришу: — Ты что же это, гимназист? А?
— А зачем она мою сестру ударила? — Григорий показал на девушку с измученными глазами. — Это если бы вы, господин городовой, вам можно, вы — власть, как вы правильно изволили заметить. А она не может!
— Гм, гм! — довольно покашлял городовой, с жалостью рассматривая девушку. — Из деревни, что ль?
— Ага!
— Давно?
— Неделю.
— А откудова?
— Рязанские…
— Земляки, стало быть. Ну, и как там?
— И-и-и, господин стражник… Народу померло — страсть. И мамка померла.
— А отец где же?
— А его в тюрьму забрали, господин стражник. Грибы он в барском лесу собирал. Его, значит, побили и взяли. — Девушка всхлипнула.
Кружевницы слушали, сочувственно качая головами.
— Н-да! — крякнул городовой, вытирая ладонью усы. — Ну, без соплей тут! И марш отсюдова! Толпой нельзя — запрещено. Не декабрь, значит. И ты, учащий, марш!