Один раз он приводил Нюшу в свой дом, чтобы дать ей какую-то книжку, и его мать, увидев девушку, вдруг воспылала желанием взять ее к себе в услужение — в горничные ли, в кухарки ли. Но Григорий категорически воспротивился — пусть лучше поварится в рабочем котле той же Прохоровки, где правда социальных взаимоотношений предельно обнажена.
Поезд замедлял ход. Все выше вздымались красные кирпичные колонны труб, все гуще нависало над рабочими предместьями облако дыма и пыли.
Скрип тормозов.
Серая громада вокзала.
Сдав чемодан в камеру хранения, Гриша постоял на Знаменской площади возле забора, огораживающего ее центр. За забором тюкали по камню молотки гранильщиков, слышались голоса. Гриша спросил чиновника в ослепительно белом кителе, что здесь сооружают. Тот посмотрел из-под козырька белой фуражки подозрительно и недружелюбно.
— Будет воздвигнут памятник почившему в бозе покойному государю Александру Третьему. Такие вещи полагается знать-с, молодой человек!
На Невском проспекте мальчишки-газетчики бегали по тротуарам, размахивая листами газет и крича на все голоса:
— Манифест о роспуске Второй Государственной думы!
— Арестованы депутаты Думы — социалы и демократы!
— Покупайте «Биржевые известия»!
— Покупайте «День»!
— Читайте «Правительственный вестник»!
Гриша купил несколько газет и последний номер «Нивы» и, зайдя в кондитерскую, попросил чашку кофе. Не обращая внимания на шумевших вокруг посетителей, впился глазами в газетные строчки.
«…Наконец свершилось деяние, неслыханное в летописях истории. Судебной властью раскрыт заговор целой части Государственной думы против Государства и Царской власти. Когда же Правительство Наше потребовало временного, до окончания суда, устранения обвиняемых в преступлении этом 55 членов Думы и заключения 16-ти из них, наиболее уличаемых, под стражу, то Государственная дума не исполнила законного требования властей…»
Не притрагиваясь к остывающему кофе, Гриша думал, что если только в Думе шестнадцать человек арестовано, то сколько же их во всем Питере? Вероятно, и тот адрес, который он запомнил со слов Букина, может оказаться проваленным и идти туда нельзя. Общежитие при университете закрыто на летний ремонт. Что же делать?
— Ну, что там новенького, господин студент? — развязно спросил подсевший к столику костлявый и сутулый субъект в котелке и визитке. Коротенькие усики у него были завернуты в крутые колечки и составляли единственное украшение его сухого и бесцветного лица.
Григорий сразу почувствовал к непрошеному собеседнику непонятную глухую неприязнь и, раскрыв номер «Нивы», с деланным равнодушием сказал:
— Да про всякое пишут… Вот тут, скажем, господин Шульгин выражается о необходимости военно-полевых судов. Он говорит, что главная сила этих судов заключается в быстроте: сегодня революционер бросил бомбу, завтра его повесили, послезавтра другой задумается и не бросит бомбы. Вот что пишут, сударь.
Григорий пристально глянул на соседа и подумал: «Шпик, типичный шпик». Встал и спросил в упор:
— А вы что же, господин любезный, сами не читаете газетки? Иль неграмотны?
Григорий сложил газеты и, залпом выпив остывший кофе, мельком глянул на человечка в котелке и не торопясь пошел прочь.
Нет, определенно по данному ему адресу идти нельзя. Придется пока снять комнату или угол поблизости, на Обводном канале.
Григорий вернулся на Лиговку и прошел по ней до канала. Здесь было грязно и неуютно — убогие домишки, покосившиеся заборы и те же неизменные кабаки. Темная вода канала засорена всяческим мусором и щепками, у берега чернеют на приколе рыбачьи лодки.
Григорий прошел мимо названного ему Букиным дома; во дворе никого не видно, за тюлевыми занавесочками на подоконниках неразличимые цветы.
Ему удалось снять комнатенку на чердаке одноэтажного дома, у толстой разбитной бабы в цветастом сарафане, густобровой и громкоголосой. Она требовательно оглядела Гришу, подвела его к крутой чердачной лесенке и, стоя внизу, распорядилась:
— Полезай сам и гляди, стюдентик. Мне конплекция не дозволяет. Ежели подойдет — трояк в месяц. И чтоб вперед, а то знаю я вашего брата! А вещи твои где же?
— В багажном, — оглядываясь с лестницы, ответил Григорий.
Клетушка была крошечная — вроде собачьей конуры, подумал он. У окошка стоял, опираясь о стену, треногий стол, возле — некрашеная табуретка и какое-то подобие койки, убогое ложе из неструганых досок. Но окошко выходило на канал — на той стороне зеленели плакучие ивы, — совсем как на берегах Цны. В воде канала, визжа и поднимая столбы брызг, плескалась детвора.