Ждал у моря погоды.
Глава вторая
«Чем прибыль на море, лучше безопасность на суше», — говорит турецкая пословица.
Черное море лежало у самых ног — неприветливое, холодное, штормовое. Отплытие судна откладывалось со дня на день, но это, казалось, вовсе не волновало худощавого смуглого капитана-грека, который каждое утро выходил на берег, сокрушенно хлопал себя руками по бедрам и отправлялся в ближайшую корчму, где пил вино и резался в кости со своими крикливыми единоплеменниками.
Ибн Баттута в последние дни перед выходом спал тревожно и чутко, просыпался по нескольку раз за ночь, долго сидел на постели, прислушивался к свисту ветра и монотонному рокоту волн.
Его мучили дурные предчувствия. Но когда однажды Утром греческий капитан, протирая опухшие от пьянства глаза, пробормотал, что пора готовиться к выходу, Ибн Баттута неожиданно пришел в хорошее расположение духа: отплытие было назначено на четверг, а этот день в отличие от вторника или субботы считается у арабов счастливым.
К полудню у Ибн Баттуты собрались все его спутники — арабские и персидские купцы, направлявшиеся в Крым со своим товаром — кожами, шелками, пряностями. Среди них были и пожилые люди, но так уж вышло, что небольшая компания единодушно признала авторитет молодого хаджи и безропотно подчинилась его воле. Особенно рьяно выказывал свое расположение магрибинский купец Абу Бакр, который ходил за Ибн Баттутой как тень, на лету ловил его распоряжения.
В полдень Ибн Баттута велел начинать погрузку. Абу Бакра, гортанный цокающий говор которого напоминал ему родину, Ибн Баттута пригласил расположиться с ним в одной каюте, куда неразговорчивый румийский мамлюк Михаил еще утром снес все необходимые вещи.
На рассвете следующего дня хлопнули, наполняясь ветром, латаные грязные паруса, и судно, развернувшись в бухте, нырнуло в густой туман. Три дня шли при попутном ветре. Вечером третьего дня ветер изменил направление, начало штормить. Всю ночь судно кидало с боку на бок; похрустывали и скрипели мачты и шпангоуты.
Поутру Ибн Баттута велел Абу Бакру подняться на палубу и выяснить состояние моря. Абу Бакр вернулся через считанные минуты с лицом, белым как саван.
— Плохи дела, — пробормотал он.
На пятые сутки шторм прекратился, ночной ветер расчистил небо, и спокойная зеленая вода позолотилась рассветными лучами. К полудню на горизонте показались горы, чуть позднее путешественникам открылась хорошо знакомая панорама Синопа.
Первый выход в море закончился там, где начался. Один из персидских купцов, которого замучила морская болезнь, решил сгрузить свой товар и сойти на берег, но Ибн Баттута запретил ему это.
— Никто не сойдет, — сказал он жестко. — Мы будем ждать погоды на судне.
Мартовское море вело себя как капризный ребенок. Направление ветра менялось дважды на дню. Выбрав удачный момент, капитан дал команду ставить паруса и вновь вышел из бухты. Снова судно летело вперед, подгоняемое попутным ветром, и снова к исходу третьего дня неожиданно налетел шторм.
Абу Бакр искренне огорчался подавленности Ибн Баттуты. Стараясь отвлечь его от тягостных мыслей, веселый магрибинец то и дело шутил, рассказывал о коварных демонах — дельханах, населяющих острова в океане. Ибн Баттута хорошо знал эти истории, но слушал внимательно.
— Дельханы, — рассказывал Абу Бакр, — имеют обличье людей. Они сидят верхом на страусе и питаются плотью путешественников, выброшенных бурей на берег. Однажды один такой дельхан напал на корабль в открытом море и хотел утащить команду, но моряки стали сражаться с ним. Тогда он испустил крик, от которого они все упали ниц, и он легко овладел ими.
На этот раз обошлось. Вознаграждением за бессонную ночь был полный штиль утром. Ветер благоприятствовал путешественникам в последующие два дня, до тех пор пока наблюдательный и зоркий Абу Бакр не закричал, захлебываясь от восторга:
— Берег!
Берег медленно выплывал из утренней дымки, на холмах постепенно проступали белые горошинки строений, зеленые пятна садов, колокольни.
Это была Керчь, Киммерийский Босфор античности, Vospro средневековых итальянских портоланов.
Ибн Баттута так описывает свою встречу с Крымом:
«Ночь мы провели в церкви. Приготовили курицу, но есть ее не стали: она была из корабельных запасов и пахла морем. Место, где мы сошли на берег, пустыня, называемая Дешт-и-Кипчак. Это зеленая степь, нет в ней ни деревьев, ни холмов, ни домов, ни хвороста. Люди здесь жгут навоз, который называется „тазак“. Старики собирают его в подолы своей одежды. По этой степи ездят только на колесах, и ехать из края в край надо шесть месяцев: три месяца по владениям султана Мухаммеда Узбека и еще три месяца — по другим землям.
На следующее утро один из купцов отправился к кипчакам. Они исповедуют христианство. Он арендовал у них телегу, запряженную лошадьми. Мы погрузились на нее и отправились в город Кафа…»
Христианская церковь, в которой нашел приют Ибн Баттута, — это знаменитый керченский храм Иоанна Предтечи, построенный в конце XIII века.
Первое в истории описание Крыма принадлежит Гомеру:
«В славную пристань вошли мы: ее образуют утесы, круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле устья великими, друг против друга из темныя бездны моря торчащими камнями, вход и исход заграждая. Люди мои, с кораблями в просторную гавань проникнув, их утвердили в ее глубине и связали у берега, тесным рядом поставив; там волн никогда ни великих, ни малых нет, там равниною гладкою лоно морское сияет».
Удобное расположение на перекрестке мировых торговых путей, обилие безопасных бухт, мягкий климат — все это издревле привлекало к Крыму внимание иноземных завоевателей. В начале XIII века в Крыму появились татаро-монголы. Разграбив в 1223 году Судак, кочевые разбойники снова ушли в степь, но спустя несколько лет вернулись — на сей раз надолго. Крым был присоединен к великой кочевой империи Батыя, и местные правители-севасты ежегодно возили в Сарай причитающуюся с них дань.
Не довольствуясь официальными поборами, степняки нередко предпринимали грабительские набеги на цветущие приморские города, что наносило тяжелый урон их хозяйственной жизни.
Главную роль в восстановлении международных торговых связей, расстроенных татаро-монгольским нашествием, сыграли венецианские и генуэзские купцы, которым один из наместников золотоордынского хана продал прибрежные города Крыма. Между венецианцами и генуэзцами разгорелась острая конкурентная борьба. Постепенно генуэзцы одолели соперников и прибрали к рукам всю черноморскую торговлю. В конце 60-х годов XIII века генуэзские купцы купили у татар право создать свою торговую факторию на месте древней Феодосии. Небольшой греко-аланский поселок, названный ими Кафой, со временем превратился в центр всех генуэзских колоний в Крыму. Своего консула генуэзцы именовали «главой Кафы и всего Черного моря», подчеркивая свое привилегированное положение в торговой жизни обширного географического ареала.
На Ион Баттуту кафинский порт произвел огромное впечатление. «Там стояло около двухсот кораблей — военных и пассажирских, больших и малых, — писал он. — Это один из замечательнейших портов мира».
Генуэзцы торговали всем и со всеми, лишь бы торговля приносила барыш. В Константинополь они везли просо, ячмень, пшеницу, соленую рыбу. По свидетельству хрониста Никифора Грегора, византийская столица в такой степени зависела от завоза продовольствия из Крыма, что в случае перебоев оказывалась на грани голода. В значительной мере зависели от генуэзцев и рыбацкие поселки на Северонавказском побережье, куда из Кафы доставляли крымскую соль.
В XIV веке на крымских рынках можно было встретить купцов из Московии, которых по традиции называли «гостями-сурожанами». Русские торговые люди прибывали сюда большими караванами и везли крупные партии дорогих северных мехов — лисицу, соболя, горностая, а также холсты, кожи, оружие. Колчаны и стрелы московской работы охотно приобретали татарские мурзы. Возвращаясь на родину, гости-сурожане брали с собой восточные шелковые ткани, мыло, сахар, миндаль, пряности.