Выбрать главу
ГОСУДАРСТВО: УМЕРЩВЛЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ

В «Пролегоменах» Ибн-Хальдуна неоднократно встречается утверждение: «Цивилизация — это конец человеческого общества (умран)» (6, 372).

Почему же вдруг цивилизация знаменует собой конец человеческого общества? Однозначный и краткий ответ заключается в том, что цивилизация и государство связаны самым непосредственным образом. Во-первых, они представляют собой функцию от заида, избыточного продукта: где есть избыток материальных благ (по отношению к «необходимому»), там возникает цивилизация; вместе с тем государство — это результат появления мулька, а он в свою очередь имеет своей основой все тот же избыток. Во-вторых, государство и цивилизация совпадают по своему объему в том смысле, что «земными благами», которые являются мульком и которые вместе с тем составляют проявление цивилизации, имеют возможность пользоваться только «люди государства», т. е. те люди, между которыми происходит распределение изъятого заида. Иными словами, цивилизация как «состояние общества» характеризует все общество, но преимуществами этого состояния не могут пользоваться все его члены, ибо у одних заид извлекается в форме поборов, налогов, прямой экспроприации и т. п., другие же этот заид потребляют: «Государство собирает деньги подданных и расходует их на своих людей и приспешников... Эти деньги приходят от подданных, а уходят на государственных людей и далее — на тех жителей столицы, которые связаны с ними» (там же, 369).

Предвестником гибели государства и цивилизации является роскошь. Влияние роскоши на государство и общество противоречиво, неоднозначно. В начальный период существования государства роскошь «увеличивает силу государства. [...] Причина этого в том, что если у племени появился мульк и роскошь, то увеличивается деторождение и растет всеохватность государства, увеличивается асабийя, умножаются также „клиенты“, т. е. „покровительствуемые“. Их поколения воспитываются в благополучии и роскоши, их число и сила прибавляются к уже существующим числу и силе» (там же, 174).

Но в дальнейшем роскошь начинает играть всевозрастающую отрицательную роль. «Цивилизованные люди» (являющиеся одновременно «государственными людьми») становятся слабыми (вспомним, что они нуждаются в наемниках для своей защиты). «Нравы, связанные с цивилизацией и роскошью,— это сама испорченность, ибо человек является человеком, если способен извлекать пользу и уклоняться от вреда, обладая при этом прямотой нрава. А человек цивилизации не способен сам удовлетворять свои потребности либо из-за бессилия, проистекающего от изнеженности, либо из-за высокомерия, связанного с излишним благополучием и роскошью» (там же, 374). Стремление «государственных людей» к роскошной жизни (наряду с расходами на наемную армию, которая является частью государства) приводит к росту дороговизны и в конечном счете к разрушению экономики, ибо в «это время в государствах вводятся все новые подати в связи с умножением расходов» (там же, 372).

Общество начинает морально деградировать. Выше было показано, что мораль (нрав) определяется у Ибн-Хальдуна географическими (атмосферными, или климатическими) условиями. Она определяется также и социальной средой, воспитывающей человека. Нормы поведения становятся в результате этого воспитания «привычками», которые соответствуют уровню развития государства и оказывают решающее влияние на мораль подданных. «Знай, что государство проходит различные фазисы и все новые состояния, и в каждом фазисе люди, связанные с ним, приобретают прав, проистекающий из состояния этого фазиса и отличный от нрава в другом фазисе»,— пишет Ибн-Хальдун (там же, 175). В последних фазисах развития государства (и цивилизации) для нравственности характерны порочность, обман, враждебность, хитрость — и все это «с целью получить средства существования любым способом». «Ты видишь их неутомимыми во лжи, рискованной игре, мошенничестве, обмане, воровстве, нарушении гарантий, ростовщичестве, в торговых сделках. Затем ты находишь, что они становятся все более изощренными и наглыми в мошенничестве в его различных видах вплоть до потери всякой благопристойности. И все это — даже среди родственников» (там же, 372—373).