Последняя отлична как от непосредственного по своей природе чувственного восприятия, так и от того или иного рода мистического прозрения. Подобно чувственному восприятию интеллектуальная интуиция — это созерцание объекта, выразимого лишь посредством тех «общих обозначений», о которых говорилось в связи с логическим учением Абу-Али; но в отличие от ощущения это не только созерцание: ум одновременно и созерцает и мыслит, а в рассматриваемом здесь акте интуиции он подводит итог предшествующей мыслительной деятельности как в высшем проявлении единства знания о существующих вещах. В «Трактате о Хайе, сыне Якзана» это находит символическое выражение в образах полюса, стоячего источника жизни и журчащего источника: необходимо сущее (полюс) постигается через интуицию (стоячий источник), которой предшествует основанное на законах логики дискурсивное знание (журчащий источник).
В основе мистического прозрения, согласно Ибн-Сине, лежат реальные психические процессы, однородные с теми, которые вызывают сновидения: познание «сокровенного мира» — это то же сновидение, но наяву. Точно так же обстоит дело с откровением: пророки постигают тайны «сокровенного мира» в бодрствующем состоянии с помощью воображения, т. е. способом, в принципе вполне поддающимся естественнонаучному объяснению. Отличительная черта пророков — способность совершать чудеса, побуждающие уверовать в них «широкую публику», и выражать свое знание в образно-символической, доступной простонародью форме. Чудес, по убеждению Абу-Али, не бывает, и речь здесь может идти лишь о белой магии, т. е. о фокусах, направленных на благо людей; такие же фокусы, совершаемые со злокозненной целью, говорит аш-Шейх ар-Раис, относятся к области черной магии. Пророчество в целом составляет предмет практического разума, и те несколько строк, которые Ибн-Сина считает нужным уделить этой теме в «Книге знания», завершаются словами: «Это последняя стадия человечности, связанная со степенью ангелов. Такой человек (пророк. — А. С.) является на земле заместителем бога. Существование заместителя не противоречит разуму и для человечества необходимо. Это мы объясним в другом месте» (3, 280), т. е. там, где речь должна идти о политике. С эпистемологической точки зрения откровение интересует нашего философа лишь в одном отношении, о котором в «Книге исцеления» говорится так: «И не плохо было бы, чтобы его (пророка. — А. С.) речь содержала в себе символы и намеки, кои побудили бы к философскому исследованию тех, кто по натуре предрасположен к умозрению» (96, 11).
В силу указанного обстоятельства подлинным завершением рассуждений о познавательных способностях человека, а вместе с ними и раздела о физике в «Книге знания» следует считать предпоследнее рассуждение, посвященное «сильным душам». Речь здесь идет о психической способности, именуемой по-арабски «зака» и соответствующей тому, что Аристотель толковал как «сообразительность»: «Сообразительность есть способность мгновенно найти средний термин» (39, 2, 89b 10). Нахождение среднего термина силлогизма — основа рационального познания, и именно в способах, к которым прибегает ум при его нахождении, Ибн-Сина видит разницу между дискурсивным знанием и интеллектуальной интуицией.
Дискурсивное познание («размышление»), согласно Абу-Али, — это определенное «движение души среди идей», при котором она обращается к воображению, отыскивая с его помощью средний термин, а в случае ненахождения такового — задавая вопрос ранее накопленным знаниям. Что же касается интуиции, то суть ее заключается в том, что средний термин представляется в уме мгновенно, без движения, независимо от того, предваряется это поисками и осознанным стремлением или нет. Сообразительность, представляющая собой способность к интуитивному схватыванию среднего термина, у разных людей бывает разной в отношении скорости ее реализации (у некоторых же она вообще отсутствует). Поскольку средние термины вовсе не обязательно каждый раз постигать интуитивным путем самостоятельно — их можно знать благодаря обучению (хотя у истоков их все равно лежит интуиция), амплитуда познавательной силы человеческой души колеблется между полной неспособностью решать вопросы — ни самостоятельно, ни через обучение — и способностью самостоятельно, без учителей постичь если не все, то большинство явлений, освоив «все науки подряд» за самый короткий срок. Подобного рода «сильная душа» столь совершенным образом связана с деятельным разумом, что ее обладателю при освоении наук кажется, будто «ему откуда-то подсказывают». «Такой человек должен быть источником учения для человечества» (3, 280).
Описанный индивид не может быть, конечно, кем-то из пророков — овладение логикой, физикой, математикой, метафизикой и приобщение к ним человечества не их амплуа. Но тогда это, видимо, чисто спекулятивная конструкция, некая персонифицированная модель «сильной души», не имеющей в реальной действительности своего актуально существующего носителя? Предугадывая наш вопрос, Ибн-Сина пишет: возможности существования такого человека удивляться не следует, так как «мы сами знали одного, который не достиг подобной ступени и познавал вещи размышлением и трудом, но который тем не менее не нуждался в приложении чрезмерного труда благодаря силе своей интеллектуальной интуиции — интуиции, в большинстве случаев совпадавшей с тем, что содержится в книгах». Этот человек, сообщает нам далее Абу-Али, «к восемнадцати — девятнадцати годам освоил философскую науку — логику, физику, метафизику, геометрию, арифметику, астрономию, музыку, медицину и многие другие сложные науки — так, что не встречал себе подобных. Поэтому за долгие прожитые им потом годы к тому, что им было познано вначале, не прибавилось ровно ничего» (31, 89).
Нет сомнения, что ни о ком другом, помимо самого себя, Ибн-Сина не мог располагать подобного рода сведениями, охватывающими целую человеческую жизнь, и юноша, о котором нам доверительно рассказывает аш-Шейх ар-Раис («такой молодой — а уже гений!»), — это восемнадцати — девятнадцатилетний Абу-Али, каким мы его знаем по воспоминаниям, поведанным им Абу-Убайду аль-Джузджани. Что в приведенной цитате из «Книги знания» речь идет именно о ее авторе, подтверждается и соответствующим ей рассуждением в энциклопедической работе Бахманйара: «С полным правом можно допустить наличие у того или иного индивида прирожденного качества материального разума как качества, близкого к разуму по свойству, воспринимающему умопостигаемые предметы с помощью интуиции и не нуждающемуся в долгом размышлении и обучении. Мы видели одного, с кем дело обстоит именно так, — это автор данных книг (т. е. книг, положенных в основу цитируемого сочинения. — А. С.): он освоил философские науки, когда был в расцвете молодости, за кратчайший срок, несмотря на то что наука в то время была несистематизированной. Если бы науки были приведены в данную систему, постижение их им в указанный срок было бы чудом. В справедливости сказанного ты можешь удостовериться по тем его произведениям, которые он создавал в указанном возрасте в своей стране, там, откуда он был родом» (40, 817).
Можно не сомневаться, как велика была бы радость авторов, приписывающих Ибн-Сине непомерное тщеславие, доведись им идентифицировать обладателя «сильной души» с самим Абу-Али. Но, к разочарованию этих авторов, необходимо отметить, что в приведенных рассуждениях пером Абу-Али и Бахманйара водили не гордыня у одного и гордость за учителя у другого, а необходимость следовать тобою же самим провозглашаемым критериям научности, в частности правилу, общему для всех естественных наук, включая психологию: если ты утверждаешь существование некоторого класса предметов А, то истинность своего утверждения ты должен доказать существованием представляющих его единичных предметов вне ума (или хотя бы одного такого предмета), а в их существовании ты можешь удостовериться только на основе опыта и наблюдения — своего собственного или того, на кого можно положиться. Вместе с тем эти рассуждения служат своего рода психологическим обоснованием возможности метафизики как науки об абсолютной истине, которая, будучи раз достигнута, в ходе дальнейшего расширения знаний не претерпевает никаких существенных изменений и никак не «обновляется».