Деятельный разум «венчает род живых существ», — пишет Ибн Сина в книге «Указания наставления». — В Деятельном разуме «человеческая потенция уже уподобляется ПЕРВЫМ НАЧАЛАМ ВСЕГО СУЩЕГО» (!). К четырем первоначалам мира: вода, огонь, воздух, земля — Ибн Сина прибавляет… человеческий разум который может ВЛИЯТЬ на космос и мир. Ничто не пропадает… Ни одно движение человеческой мысли, «Функция вместилища, по мысли Ибн Сины, есть функция субстанции (!). И деятельность вместилища направлена на создание совершенств в тех случаях, когда она утрачиваются, чтобы осуществлялось управление мудрым порядком в мире».
Поистине, Ибн Сина достоин самого низкого поклона.
Итак, Деятельный разум — посредник между Первопричиной (богом) и человеком. «Первопричина переходит в Деятельный разум, — объясняет это учение Фараби в Ибн Сины М. Хайруллаев, — Деятельный же разум связан с человеческой душой, душа — с телом, и, таким образом, свойство «божественной жизни» переходит к… материн, человеку (!) («О, ужас! — сказал бы Бурханиддин. — Получается, что сущность человека, его разум становятся…. вечным! А вечным может быть только бог».).
Перед нами — все тот же пантеизм. А бессмертие разума означает бессмертие человеческого рода. Бессмертие Деятельного разума есть, таким образом, не что иное, как вечное возрождение человечества и непрерывность цивилизации».
Вот такой сотворен Ибн Синой гимн разуму — обыкновенному человеческому разуму. Поистине, гуманизм его беспределен: вся его философия — гимн природе, человеку, человеческому разуму. Фактически его учение о слиянии человеческого разума с Деятельным разумом, если перевести его со средневекового языка на современный, звучит так: «Человек не вечен, но лучшие результаты деятельности его разума, вливаясь в общий поток духовных благ, превращаются в вечность. Выработанные им лучшие нравственные и интеллектуальные качества, мечты, идеалы подхватываются последующими поколениями и вдохновляют их на подвиги, на борьбу за счастливую жизнь. И все хорошее, что остается после каждого человека, каждого поколения, является их счастьем, их вкладом в дальнейшее усовершенствование общечеловеческой культуры, в борьбу за общечеловеческое счастье».[216]
Подводя итог, можно сказать: «Ибн Сина в своих последних книгах, — продолжает М. Хайруллаев, — зафиксировал важнейшие явления в идейной жизни своей эпохи: широко распространенные в средневековье мистику и суфийское учение. И что ценно для нас, — вычленил их из остальных идейных течений эпохи, выявил еретический их (оппозиционный) характер по отношению к ортодоксальному исламу (Халладж, Харакани!), поставил в один лагерь с философ ней, противопоставившей, себя, говоря словами Ибн Сины, остальному миру «ЛЖИ и насилия», а тех, кто искренен и правдив в обращения своем к Истине, чист помыслами и добродетельностью— «юродствующим лжефилософам и остальному сброду».
Такая оценка мистики и суфийского учения в устах выдающегося ученого-энциклопедиста еще раз подчеркивает важность и актуальность глубокого изучения идейных основ и социальной роли суфизма в мистики в условиях средневекового Востока».
Птицы — это человеческое в Космосе. Сократ, Аристотель, Данте, Лао-цзы, Фараби, Ибн Сина — они уже там.
Они уже строят человеческое в Космосе. Мы же все еще на первых ступенях Иерархии. Великие души ушедших подарили нам молнии своих откровений, и мы движемся в кратком свете их, на мгновение осветившем полную тьму.
— Человек не может сразу выйти из тьмы на ослепительный свет, — говорил Ибн Сине Масихи. — Он должен постепенно привыкать к нему. Почему Иисус после воскрешения простил самого близкого своего друга Петра, трижды предавшего его накануне казни? Потому, что понял: к ослепительному свету надо приручать постепенно. И хоть горько предательство друга, хоть спрашивает трижды со слезами в голосе «Ты друг мне?», все Же прощает его.
Совершенные ждут несовершенных. Ибн Сина ждет Махмуда. И потому нигде не сказал о нем ни слова осуждения. 3
Птицы должны ВСЕ ВМЕСТЕ выйти из клетки и взлететь в небо.