Исфахан… Когда-то Александр Македонский основал здесь городок Джей. Теперь это Шахристан, он уступает еврейской части города Йехудийи, где живут потомки плененных в древности иудеев. В Йехудийи библиотека из 3 тысяч книг… Горы окружают Исфахан со всех сторон, кроме юго-востока. Город прорезает реке Зендеруд, теряющая на окраине в песках, — говорят, она уходит под землю, и у Кермашнаха выходит опять на поверхность. Река загрязнена отбросами. Ибн Сина хотел напиться, да раздумал, — а совсем недавно поэты прославляли ее свежесть и чистоту. В западной части города горит в развалинах зороастрийского храма огонь — газ, выходящий из-под земли. Будет гореть вечно.
Ала ад-давля радостно встречает Ибн Сину — этот красивый, высокий, с могучей грудью, весь в шрамах царь по прозвищу «Душманзияр» (Человек, от руки которого страдает враг).
— Хочешь, пойдем на Бухару? Я выгоню оттуда Али-тегина, брата Насра, и поставлю тебя эмиром!
Ибн Сина понял: Ала ад-давля просят у него прощение.
— Ладно, пиши свои трактаты и в седле! Только не убегай от меня больше.
И все засмеялись. Не засмеялись лишь четверо: Ибн Сина, его брат, Джузджани и Масуми. Ала ад-давля заметил это. Приглядевшись, увидел, как постарел Ибн Сина, хотя ему всего 52 года. Как он измучен…
Ибн Сина закончил по пути из Рея в Исфахан «Книгу знаний», поднес ее эмиру. Ала ад-давля открыл первую страницу: «Получен высочайший указ нашего государя, справедливого царя… гордости народа… служителю его двора, который в службе ему достиг всех своих желаний: безопасности, величия, пышности, довольства, занятий наукой, приближенности к нему, чтобы я написал…» Ала ад-давля закрыл книгу. Прекрасно. Он доволен.
К сожалению, цари читают только посвящения… если они звали, что пишут философы внутри! Далее «Я должен был изложить науку богословия, — написал Ибн Сина после посвящения в «Книге спасения», — сказать о вопросах потустороннего, о нравственности, добродетели, которые только можно достичь в этом «море мук…» А написал он эти строки уже в первые годы своего пребывания в Исфахане.
Впереди работа над рукописью о животных и растеявях для «Книги исцеления», окончательное завершение двадцатитомной «Книги справедливости», «Философия Востока», «Высшая мудрость», книга «Указания и наставления», десятитомная книга «Язык арабов», трак-таты по астрономии и — четыре года жизни. Ибн Сина по крупицам собирает время. «Я никогда не видел, чтобы шейх, просматривая новую книгу, читал ее всю подряд. — говорит Джузджани. — Он выискивал в ней трудные места в запутанные вопросы и смотрел, что говорил о них автор, и для него становилось ясно, какова степень, которую данный ученый достиг в науке».
«Но недолго длилась мирная жизнь, — вспоминает Али, — Ала ад-давля, изо всех сил отстаивая независимость (из всех дейлемитов остался он Один), сразился с Хамдеви — наместником Масуда в Рее, и отступил. Ма— суд прибыл в Карадж (между Исфаханом и Хамаданом). Хамдеви направил посла к Ала ад-давле, «Дашь денег — помирю с Масудом». Ала ад-давля не принял послов, ушел в Изадж, и Масуд беспрепятственно вошел в Исфахан, взял в Плен сестру Ала ад-давли. Ала ад-давля рвет на себе волосы:
— Спаси! — просит он Ибн Сину. — Спаси мою честь!
Ибн Сина пишет: «Масуд, если ты женишься на этой женщине, которая равна тебе по рождению, Ала ад-давля передаст тебе власть». Масуд женился, но Ала ад-давля продолжал воевать. Тогда Масуд прислал посла с условием прочитать перед Ибн Синой, что отдает сестру исфаханского эмира на поругание солдатам. Ала ад-давля кричит Ибн Сине:
— Ответь!
Ибн Сина пишет: «Хотя эта женщина и сестра Ала ад-давли, но теперь она — твоя жена, и даже если ты дашь ей развод, она останется твоей разведенной женой. Ревновать же подобает мужьям, а не братьям!».
Масуд вернул сестру с уважением и почетом, но тут же вошел в Исфахан и разграбил дом Ибн Сины. Увез только что законченную двадцатитомную «Книгу справедливости»… А вскоре и Хамдеви вошел в Исфахан, и Ибн Сине пришлось вообще бежать вместе с Ала ад-давлей из города, … Али встал, напился воды, прислонился головой к мокрой холодной стене. «Если бы совсем исчезло тело, — подумал он, — если б не возвращало оно меня в мир, и я мог бы вечно видеть Ибн Сину В своих мыслях… У меня так мало времени. В могиле будет глухая и слепая тьма».