И почти сразу же за этой обителью Красной Шапочки началась неасфальтированная, но все же автомобильная дорога, и встречные сказали, что до Алексина уже недалеко, километров восемь.
…После жары, после блужданий, после мучений и радостей, после бесконечных крутых подъемов и спусков вырвался я наконец на широкую финишную прямую, просторную гладкую дорогу, плавно идущую под уклон, и, едва касаясь педалей, несся теперь с головокружительной скоростью – туда, где далеко впереди и внизу раскинулась огромная, необозримая, захватившая дух панорама. Там блестела полоска Оки, зеленели леса, дымили какие-то трубы.
Видимо, это и есть Алексин.
…Снились ли вам когда-нибудь полеты? Я-то летал сколько раз – и просто по комнате, присаживаясь на шкаф отдохнуть, и низко над улицей, спасаясь от преследователей, – казалось, это так просто: небольшое усилие воли, напряжение – и ты плавно отрываешься от земли. Когда такой сон бывал утром, в полудреме, я, сознавая, что сплю, все убеждал себя, что это ведь так просто, и снова и снова взлетая, старался запомнить, как именно это делается, с тем, чтобы и наяву повторить. Но, увы, когда сон уходил, наступало тусклое разочарование – еще не вставая с постели, с унылой трезвостью я сознавал, что бесполезен опыт, который я вот только что приобрел, бессмысленно будет даже пытаться взлететь. И только когда проходило время и приходили новые сны, я опять не терял надежду: вот ведь как это делается, это же совсем просто – вот так, вот так, что же это я забыл… И, увлекшись, взлетал высоко, над городом, над улицами и площадями – сердце замирало от высоты, – и вот уже внизу проплывали холмы, поросшие лесом, поля… Впервые наяву я испытал нечто подобное, когда плавал в маске в голубовато-зеленоватой воде теплого моря. Как и во сне, внизу проплывали большие камни-скалы, поросшие водорослями, сновали рыбы, а горизонт терялся в сизой дали…
Нечто подобное снам я чувствовал и теперь, когда низвергался с горы к Алексину и к Оке – дух захватывало от скорости и высоты, – но только это была уже настоящая явь: ослепительный свет, тугая волна встречного воздуха, дребезжание велосипеда и острое, звенящее чувство опасности».
(Фрагмент повести «Путешествие», 1969 г.)
(Читаю, вспоминаю это сейчас – как и многое, многое другое – подобное! – не говоря уж о многократно упомянутых встречах с посланницами Богини любви, Афродиты, – и утверждаю с уверенностью, как это поется в песне: «За это можно все отдать!». Потому что именно ЭТО и есть ЖИЗНЬ!)
Но вот отрывок из дневника:
«12 октября 1969 г.
…Когда все время выступаешь в роли человека, который будит – ворвался в комнату спящих, которым грозит пожар или наводнение, на самом деле грозит, но которые тем не менее спят, спят и не только не думают о спасении, но даже в постелях своих не живут толком, прозябая в лени, бесчувствии, в навозной жиже – когда будишь, но тебя не только не слушают и не пытаются встряхнуться – ради себя же, – но еще и кидают ботинками, плюют, грозят, считают идиотом («наивным донкихотом») или врагом (нарушителем общественного спокойствия) и затыкают себе уши, а тебе пытаются зажать рот… Когда все время выступаешь в такой роли, а предварительно нужно еще ведь самому затратить огромные усилия, чтобы проснуться, превозмочь мертвечину… Когда тебя всегда и везде принимают не за то, что ты есть, ищут подвоха, подозревают, третируют – тут уже не только устаешь, тут просто теряешь желание трепыхаться, теряешь сочувствие к спящим и уже не видишь радости в том, если даже тебя послушают. Что же это за мир у нас, Боже…»
Postfactum
Тогда, однако, я еще не знал многого… Но вот в 1989 году – через 20 лет! – вышел в нашей, уже другой (хотя и не совсем такой, как сейчас) стране очередной номер журнала «Вопросы литературы» (№ 9, 1989). И там, в рубрике «Очерки былого» опубликованы страницы из «Новомировского дневника» А.И.Кондратовича, который в то самое, знаменательное для меня время (1968-й год, когда окончательно зарубили «Переполох»!) был заместителем главного редактора «Нового мира», то есть А.Т.Твардовского. И опубликованные страницы как раз касаются того, майского номера журнала (№5), полученного подписчиками лишь в августе и заметно более тонкого, чем обычно. Подробно описывает автор долгую и трудную борьбу за этот номер – с цензурой ЦК. Речь там, в частности, и о моем «Переполохе», и даже обо мне. Что же я там прочитал?
А вот что.
«…Аракчеев – молодой автор. В «Новом мире» был напечатан один его рассказ. На этот раз он написал повесть на довольно оригинальную тему – о комиссии, принимающей новый дом (это не точно, речь шла не о доме – Ю.А.). Существует много газетных статей и фельетонов о таких комиссиях, а тут повесть о ней. И повесть психологическая: о том, как один порядочный, честный член комиссии решил пойти против всех: не подпишу акт о приемке, есть недоделки. Акт – липа. Но за этим домом стояли вещи посложнее – план. А за планом – люди, заинтересованные в том, чтобы этот план значился как выполненный, а за теми людьми – другие и т.п. Система приписок, вселенской липы нашей. И в повести описывалось, как прижали этого честного мужичка и принудили его пойти против своей совести.