Отзывы в журналах были положительные, однако… Однако нигде почему-то не собирались печатать. «Куски мы не берем. А целиком слишком много. И потом это ведь не художественный текст, а научно-популярный…» Или: «Извините, у нас слишком забит портфель». Или, совсем честно: «У нас, понимаете ли, свои авторы…»
Злило это, конечно, крайне. Пофигу была им литература, то святое дело, которому они обязаны были служить, поскольку сами выбрали себе место работы. Они публиковали не литературные произведения, они публиковали людей. Которые по тем или иным причинам заслуживали это – с их точки зрения… Но мне в конце концов это все надоело. Решил ждать отзыва из издательства. Звонил периодически. Наконец (через несколько месяцев), сказали, что рецензии есть, можно прийти.
Средних лет женщина, редактор, вяло глянула, а когда я сказал свою фамилию и название рукописи, она встала из-за стола, подошла к большому шкафу, набитому толстыми папками, порылась там, достала мою, знакомую, открыла ее, заглянула внутрь, закрыла и протянула мне.
– Рецензии там, – сказала.
Я ничего не понимал.
А она уже опять склонилась над столом, продолжая что-то читать.
– Что, можно идти? – спросил я.
– Да, конечно, – сказала она, не поднимая головы. – Почитайте рецензии.
Каково же было мое изумление, когда, внимательно прочитав обе рецензии дома, я осознал, что обе они вполне положительные. А одна так просто восторженная! То есть оба рецензента хвалили рукопись и рекомендовали ее для печати! Почему же мне ее вернули?
Я позвонил в редакцию и спросил об этом редакторшу.
– У нас план полностью забит на несколько лет вперед, – спокойно ответила она. – Если захотите, принесите ее как-нибудь потом. Годика через два-три.
И это было все. Что делать?
Однако к этому времени уже все-таки подписан был договор на «Листья», и я решил пока не дергаться. Ведь и с «Листьями» в последнее время было весьма нелегко – наши отношения с редакторшей становились все хуже… И еще неизвестно, не зарубит ли в последний момент мою книгу цензура…
А в стране тем временем началась активная травля Солженицына и академика Сахарова.
В ногу со страной
Да, дружище Март, тебе такое, я думаю, и не снилось. «Годика через два-три… План забит полностью…» Так запросто, так легко. А больше-то нам идти некуда. Детское издательство у нас одно…
Пытаюсь представить себе Америку того времени… Конец XIX-го века – начало XX-го, разгул «капитализма», экономический подъем, торжество рационального. Заслуженное, честно завоеванное материальное благополучие «динамичного» общества. Страна прошла свои испытания и быстрыми темпами выбивалась в самые-самые. Конечно, приходилось платить за радость материального расцвета, но конкуренция все же была в основном здоровой. Американцы, думаю, даже не в состоянии представить себе, что такое лагеря, чистки, страх перед КГБ, привычный, вбитый в гены «пациентизм», «партсобрания», постоянное ожидание очередной «подлянки» от правительства, тупое голосование «все, как один!», согласный хор миллионов: «Расстрелять, как бешеных псов!». Зачем «джунгли во дворе», если американцам можно элементарно побывать в настоящих джунглях? Зачем путешествовать на велосипеде, если можно запросто на своем личном автомобиле? Зачем мечтать об Индии, островах Южных морей, если достаточно приложить усилия, не лениться – и мечта в кармане! А внешняя канва моего «Обязательно завтра» или «Переполоха» для американца – наивная и порой просто смешная экзотика. Так думали многие из нас…
Что ж говорить, каким взрывом, каким будоражащим открытием был для них наш Солженицын, а особенно, конечно, его «Архипелаг ГУЛАГ». Другая планета! Для нас он тоже, конечно, был явлением громоподобным, но только не «другая планета», а как раз наоборот – наша кровная, наша безнадежно родная, наша безнадежно убогая… Несомненно, он – одно из значительных явлений ХХ века. Как, разумеется, и Ленин. И Сталин. «Иван Денисович» был трещиной в глухой плотине лжи, за ним последовали «Матренин двор», «Случай на станции Кречетовка». И это казалось тогда щелью в железобетонной ограде.
Да, дорогой Март, да, многоуважаемый Джек! Вам, разумеется, пофигу были даже президентские выборы, а уж думать о таких проблемах, как сказать или не сказать правду о каком-нибудь политическом деятеле или о вашем политическом строе, «пройдет» в печать повесть, минуя Главлит и цензуру ЦК, или «не пройдет», можно писать о том, что было на самом деле или нельзя – вам и в голову не приходило такое. А у нас именно это – главное! Мы все в своей стране в ногу должны идти. С ней, со страной. Только вот представление о том, что такое страна – ее правительство во главе с партией и Генсеком или ее народ – вот эти представления были у нас разные. Служи беззаветно вождям и начальству – все будет хорошо, но не вздумай по-своему, не вздумай сомневаться в том, что вожди лучше тебя все на свете знают.