История весьма выразительная, но самым интересным для меня (и, очевидно, для Румера) было то, что в ней – в полную противоположность «таёжной» истории – свидетели не молчали. Наоборот! Рискуя многим, они совершенно бескорыстно защищали парня, который, кстати, был не такой уж подарок. Точнее – они защищали справедливость, закон. И – победили. Хотя и с большими потерями. Но – победили!
Как же было от такого «материала» мне отказаться?
Тотчас Румер дал те документы, что у него были, а также телефоны и адреса участников. Мне предстояли встречи в Москве и командировка в Туркмению.
Пришлось опять отставить на время работу над «Пациентами»… Я начал звонить и встречаться с участниками «Дела Клименкина», досконально изучать материалы, которые дал Румер и – вновь Уголовный Кодекс. Командировку в Туркмению наметили на ноябрь.
А перед ней я решил съездить дней на десять в Крым вместе с сестрой Ритой, за компанию – ее сослуживцы отдыхали там в ведомственном пансионате. Чувствовал, какая работа предстояла над повестью, надо было перед ней зарядиться. Там, в Крыму, состоялась еще одна счастливая встреча с посланницей Афродиты – да, да, все в жизни моей шло параллельно… – а в результате родился еще один из любимых моих рассказов: «Отзвук песни».
С Румером договорились, что буду писать документальную повесть, рассчитанную на публикацию в «ЛГ» с продолжениями. Номера на три. Это было время расцвета «Литературной газеты», когда статьи и очерки на криминальные темы опубликованные в ней, становились сенсациями и бестселлерами.
Повесть я начал перед Новым годом – на католическое Рождество, 25-го декабря, а закончил, представьте себе, на Пасху, в апреле… Назвал ее так: «Высшая мера». Дело в том, что приговорили парня на первом процессе именно к «высшей мере», а те, кто защищал его, добиваясь справедливости, проявили лучшие человеческие качества, поистине в высшей мере…
Румер одобрил повесть, сказал, что гордится мною, сравнил меня с В.Г.Короленко… Но добавил, что высокое качество моей работы в контексте жизни нашей – скорее не хорошо, а плохо. Почему? А потому, во-первых, что неистребимая язвочка у публицистов наших – зависть, а во-вторых, материал этот все-таки «острый», то есть, прямо скажем, честный…
И он, увы, не ошибся. Первым, кто поставил заслон на пути «Высшей меры» к читателям, оказался не кто иной, как именно «диссидент» – знаменитый публицист-очеркист того времени Аркадий Ваксберг. Его очерками зачитывались тогда читатели «Литературной газеты» – они были смелы, отлично написаны и как бы даже бескомпромиссны. По логике вещей было бы мне ожидать от него поддержку. Вышло – наоборот.
– Ты понимаешь, он ведь сам пробивался с огромным трудом на страницы газеты, и, узнав о твоей повести, прочитав ее и, разумеется, оценив, возмутился, – так сказал мне Румер. – «Я бился-бился, завоевывая свое место, а тут пришел какой-то Аракчеев – и нате вам, повесть с продолжением аж номера на три-четыре!» – кричал Аркашка здесь, у меня в комнате. Боюсь, он сделает все, чтобы повесть твою зарубил Чаковский (главный редактор «Л.Г.» ).
Так и вышло. Когда мы встретились с Ваксбергом, первыми его словами о повести были:
– На сравнительно малом пространстве Вы затронули все больные вопросы нашей юрисдикции. Но…