— Вы же ощущаете это, — Папа обратился к Безногому, словно не спрашивая — утверждая.
— Д-да… — неуверенно согласился Шаттерхэнд, конвульсивно дёргая головой, что, должно быть, обозначало нервный кивок: он всё ещё был слишком задет словами Раса.
— Так пользуйтесь, — Грид сухо пожал плечами. — Готтфрид, — очки сверкнули в сторону Веллера, — до скорого. Не сомневайтесь, мы ещё встретимся.
Веллер обвёл разочарованным взглядом зал, недовольно поджав губы.
— Я верно понимаю, — начал он, подбирая слова, — что колонизация Аместриса провалилась?
— Увы, — отозвался Грид. — Наш papa сунул в рот кусок, который ему оказалось проглотить не под силу.
— А вы? — жёстко спросил Веллер. — Вы же говорили…
— Говорил, — согласился Грид. — Но мы предполагали, а уж кто расположил… Придётся довольствоваться этим миром. В конце концов, кто кроме нас знает, что бог — мёртв? — глаза за очками коварно сверкнули. — Поверьте, именем его люди сделают всё. А уж кто будет бенефециаром…
— Да, — неприятно усмехнулся Веллер. — Серые кардиналы всегда были, есть и, надеюсь, будут.
*
Чунта выпрямился, стоя в самом сердце созданного им круга, круга, который он заботливо питал душистыми отварами сообразно схеме, оставленной ему давным-давно погибшим Норбу. Теперь тибетец ощущал умиротворение. Он высвободил наружу подлинную силу, дух Земли, прорывы которого особенно остро ощущались у него на родине и в других зонах, которые человечество отчего-то нарекло “аномальными”. Он был счастлив. Его душа трепетала, сердце пело вместе с Землёй, с которой сняли вековой гнёт, запиравший её истинную суть. Единственное, что тревожило Чунту, так это то, что он, просветлённый, впитавший новую силу, нигде не ощущал Ноа. Как и Элриков. Словно все они покинули этот мир, даже не оставив в нём следа.
Конечно, предстояло ещё много работы. Война, судя по всему, подходила к концу, но стоило помочь — а он, с его, как он ощущал, возросшими возможностями к целительству, был попросту обязан применить это во благо.
Именно этим Чунта и занялся. Ингредиентов на отвар по рецепту брата у него ещё хватало, удостоверение нейтрального учёного открывало для него многие двери, поэтому он направился прямиком в ближайший военный госпиталь. Вскоре молва о чудесном лекаре-тибетском монахе сделала своё дело, и ему были рады повсюду — с его появлением удавалось спасти большее количество людей.
А однажды вышло не допустить превращения целого взвода мёртвых солдат в Бессмертных. Тогда-то Чунта и вспомнил измышления учёных о том, что рецепт Норбу более всего похож на какое-то противоядие. Сам тибетец был счастлив. Он нёс этой земле избавление и добро, он способствовал, пусть и в малых масштабах, но хоть какому-то возмещению небольшой части того, что разрушила война. И даже такая капля в море наполняла его сердце истинной радостью.
*
Аместрис, 1915
— Я туда — и обратно! — сверкая медовыми глазами, пообещал Эд. — Это последнее преобразование Стального алхимика!
Стоявшие вокруг не верили собственным глазам. Эдвард Элрик положил ладони на круг и был затянут прямо в брусчатку множеством чёрных рук, только слегка светился нацарапанный им круг человеческого преобразования. Толпа затаила дыхание. Полковник Рой Мустанг, лишённый возможности видеть происходящее, впитывал в себя повисшую оглушающую тишину всем телом и ждал. Как и остальные.
Круг снова засветился несколько мгновений спустя, так ярко, что глаза обожгло, и мостовая выплюнула из себя…
— Что они здесь делают?! — недовольный ропот раздавался со всех сторон.
— Что? Что там? — Мустанг от нетерпения принялся дёргать стоящую рядом с ним Ризу за рукав.
Изумлённая, она было дёрнулась к оружию, но застыла в полудвижении.
— Не стрелять! — истошно завопил Эдвард и вместе с белокурым юношей, очень похожим на него, закрыл собой ещё пятерых.
А закрывать следовало: разъярённая толпа была готова наброситься на троих гомункулов и Багрового алхимика, попортивших им столько крови, и растерзать голыми руками. Никто и не обратил внимания на цыганку с полубезумным взглядом.
— Какого чёрта?! — пришёл в себя Дариус, с ненавистью глядя на Энви и Кимбли. — Откуда ты выковырял это дерьмо?!
— А вы всё никак не подохнете, — меланхолично отозвался Кимбли, поймав на себе убийственные взгляды химер.
— Стойте! Мы всё объясним! — заорал Эд, с силой наступая на ногу Кимбли и проклиная про себя так некстати подавшего голос Багрового алхимика.
— Что там происходит? — не унимался Рой, который чувствовал неладное, но увидеть ничего не мог.
— Альфонс! — на шею Алу кинулась девчонка Мэй, расталкивая всех и рыдая от счастья. — Я так…
— Мэй… — тот обнял девочку в ответ. Всё казалось нереальным сном…
— С возвращением, — Хоэнхайм протянул руку Эдварду.
Тот недоуменно потёр переносицу и пожал руку отца, которого не видел уже очень много лет.
— Папа…
— Что они, — он кивнул на мирно стоящих в полном непонимании гомункулов, — здесь делают?
— Ох… — Эд замялся. — Это очень долгая история.
— Надеюсь, отмеренного мне времени хватит, чтобы её услышать.
Эти слова подействовали на всех, словно ушат холодной воды. На всех, кроме Роя Мустанга, которому его верные глаза, Риза Хоукай, по-военному строго докладывала о происходящем.
*
Вернувшихся разместили в одной из не пострадавших во время военного переворота гостинице Централа. И если братья Элрики и Ноа жили там на правах постояльцев, то гомункулы и Багровый алхимик были скорее узниками в одиночных камерах-номерах. Эд и Ал рассказывали всем о небывалых приключениях в другом мире, занявших — шутка ли! — целых двадцать лет по местному летоисчислению, показывали бомбу, возвращённую в родной мир. К Ноа вызвали доктора Марко, одного из лучших медицинских алхимиков, на что он только развёл руками: попытаться вернуть отнятое Истиной можно было лишь при помощи философского камня, на что ни один из братьев не мог дать согласия, а что же до её разума… Конечно, Кристальный алхимик сказал, что постарается помочь, но никаких гарантий не давал. Более того, Ноа, оказывается, носила под сердцем ребёнка.
На радикальное предложение уничтожить гомункулов и казнить Багрового алхимика оба брата ответили категоричным отказом и — вот чудо! — были даже готовы за них поручиться, чем немало удивили всех своих союзников. Эдвард рвался поговорить с ними, но военная верхушка категорически отказала герою в этом удовольствии, по крайней мере, до того момента, пока они сами не допросят их как следует и не убедятся в том, что эта подозрительная компания не собирается провернуть очередное грязное дельце, вроде жертвоприношения всей страны.
Эдвард по-прежнему не чувствовал алхимии, чему, впрочем, был совершенно не удивлён: он не верил в то, что такая сущность, как Истина, отдаст ему то, что ей причиталось по праву. Да и, признаться честно, был рад: он был убеждён в том, что, верни Истина его Врата, Альфонс бы сгинул в небытие. Впрочем, горькое разочарование, граничившее с детской обидой, накатывало удушливыми волнами — отныне он сам не мог обращаться к алхимии, но все же стал ценной жертвой. В таком одностороннем использовании собственной природы Эдвард Элрик видел чудовищную несправедливость и вовсе не желал с ней — как и со всякой несправедливостью — мириться.
— Ал, — нетерпеливо выдохнул Эд в один из вечеров, внимательно глядя на брата. — А что, если мы ошибаемся?
— Вспомни сам, что говорил Энви, — Альфонс наклонил голову. — Он, конечно, не идеал, но войн развязывать больше не собирался.
— Ага, — кивнул Эдвард. — А потом ему станет скучно. И остальные…
— Кимбли умеет держать слово, — задумчиво проговорил Альфонс. — Глаттони слабоумен.
— Ты прав, наверное… — Эд откинулся на спинку дивана и потёр глаза. — Но если они продолжат тянуть…
Дверь номера внезапно распахнулась, и на пороге появилась Уинри. В её глазах стояли слёзы. У Эдварда аж дыхание перехватило и во рту пересохло — столько лет! Он хотел обнять её и не отпускать никогда больше.