Он опять растерянно помолчал. Потом неуверенно сказал:
— Откуда ты это знаешь? Ты не можешь этого знать.
— Тем не менее, я знаю, и меня послали сюда, чтобы не дать тебе это сделать.
— Кто послал? Кто мог тебя послать?
— Я не могу тебе сказать. Я и так слишком много тебе сказала.
— Ты все это выдумала.
— Выдумала? И про таблетки тоже? Ты разве говорил кому-нибудь о них?
Он молча покачал головой.
— Хочешь еще доказательство? Как ты думаешь, я была уже в вашей квартире?
— Ну, я думаю, нет, — растерялся он.
— Тогда откуда я знаю, что у вас кухонные шкафчики коричневого цвета и плита тоже коричневая? Не можешь сказать? Так вот, я заглядывала к вам в кухню. Там две женщины готовили поминки по тебе, я хотела узнать у них, почему ты умер, но постеснялась спросить. У одной из них на левой щеке большое родимое пятно. Ты знаешь, кто это?
Он беспомощно кивнул, без сил опустился на стул и задумался. Я ясно видела, что он перебирает в уме все возможные варианты, пытаясь найти хоть сколько-нибудь приемлемое объяснение и не находит его. Наконец он сдался, но, тем не менее, упрямо сказал:
— Я все равно думаю, что ты сумасшедшая и все это выдумала.
— И про то, что ты собираешься принять эти чертовые таблетки в восемь часов?
— Ну, про таблетки я не знаю, откуда ты узнала. А в квартире ты, может быть, и была. Откуда я знаю, кто к нам приходит, когда меня дома нет.
— Ты сам не веришь в то, что говоришь.
— Так что ты хочешь, чтобы я поверил в эту чушь про мои похороны? Такого все равно не может быть.
— Почему? — тут же вцепилась я в него.
— Потому что чудес на свете не бывает.
— А ты уверен в этом? А разве это не чудо, что мы вообще как-то попадаем на эту землю, живем на ней, а потом уходим неизвестно куда? Да люди просто боятся чудес, и стараются не видеть их. А ты такой сторонник скальпеля Оккама?
— Какого еще скальпеля? — удивился он.
— Ну, вот, — совершенно искренне огорчилась я. — А я думала, ты читаешь книги.
— Я и читаю, — обиделся он. — Только, может быть, не те книги, что ты.
— А какие же?
— Не важно. Ты давай объясни, что ты имела в виду.
— Оккам это древний философ. Он жил в тринадцатом веке, но был очень трезво мыслящий человек. Он сказал «Не следует увеличивать число сущностей, сверх существующих».
— Хорошо сказал, — иронически одобрил он. — Неплохо было бы еще понять, что это значит.
— Это значит, что не нужно выискивать что-то сверхъестественное, там, где можно обойтись естественными причинами. То есть, что чудес не бывает. И с тех пор мы так и живем, закрываем глаза на то, что не можем объяснить и говорим, что этого не может быть, потому что этого не может быть… никогда. Как у Чехова, знаешь?
Он кивнул.
— А на самом деле… А на самом деле «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Это тоже, между прочим, очень неглупый человек сказал.
— Так что, ты мне предлагаешь поверить, что я умер, а теперь снова воскрес и даже не помню об этом?
— А что тебе еще остается делать, как не поверить? Жаль, что я не сфотографировала тебя в гробу. Кстати, у тебя есть темно-синий костюм?
Он кивнул.
— Вот ты в нем и лежал.
Он подпер голову кулаком, некоторое время задумчиво смотрел на меня и, наконец, сделал последнюю попытку.
— Слушай. А, может быть, ты у кого-нибудь узнала, ну, про костюм и про кухню, а теперь из меня идиота делаешь?
— Да? А зачем бы мне это было надо?
— Да откуда я знаю? Разыгрываешь, может.
— Хороший розыгрыш, особенно про таблетки, которые ты собираешься проглотить в восемь часов.
— Да, — вздохнул он, — таблетки это сильная карта. Я о них вообще никому не говорил.
— Ну вот, видишь?
— Ну-ну, просто дурдом какой-то.
— Точно, — поддержала его я.
Он с минуту еще пытался что-нибудь придумать, а потом вдруг невесело засмеялся.
— Чего ты? — удивилась я. — Что здесь смешного?
— Представляешь, вот я поверю тебе и начну кому-нибудь рассказывать, как он был у меня на похоронах, а я потом передумал и воскрес, и могу ему теперь его венок назад отдать.
На меня сразу нахлынули печальные воспоминания.
— Во-первых, — тихо сказала я, — это было совсем не смешно, это было ужасно. У меня до сих пор сердце разрывается, когда я вспоминаю об этом. Но это одно, а второе, и главное, что ты никогда никому не должен об этом рассказывать. Я и тебе не должна была говорить об этом.
— Почему?
— Так.
— Исчерпывающий ответ, конечно. Ну, хорошо, давай зайдем с другой стороны. Кто ты? И почему вдруг у тебя разрывалось сердце, когда ты меня увидела?