«Та-а-ак, братцы, война войной, а обед по расписанию!» – наконец, сказал он сам себе, решительно выползая из-под уютного одеяла и просовывая голову в горловину длинной рубахи. «Ладно, свечку зажгу на кухне», – пробормотал он и тихонько, чтобы не разбудить жену, выскользнул в коридор.
И тут же, конечно, разнес себе палец на ноге обо что-то твердое и острое! «Ах ты, черт! Да чтоб тебя!» – минут пять Роджер чертыхался вполголоса, потирая пострадавшую конечность, потом прислушался, не разбудил ли он кого своим неуместным всплеском эмоций.
«Наверное, ночью вещи сами выползают тебе под ноги в темноте», – сделал он глубокомысленный вывод, разглядев кукольную кроватку Мэнди, которую сам давеча смастерил из тяжеленьких брусочков. И которой, он мог бы поклясться, вечером тут не было!
В кроватке невозмутимо возлежал плюшевый медведь, сшитый Брианной, и укутанный в кружевное вязанное одеялко. Он ехидно пялился на Роджера, поблескивая в лунном свете пуговицами глаз.
«Вот же, зараза, если не заладится, то все подряд!» – с какой-то детской обидой опять ругнулся про себя отец семейства, шуранул ногой кроватку с дороги и, прихрамывая, отправился вдоль перил балюстрады к лестнице вниз, на кухню.
И вдруг до него донесся странный звук, тихий и прерывистый, будто заблудший щенок скулил в ночной тишине. Он похолодел от этого жуткого подвывания до мурашек и вмиг забыл обо всех своих невзгодах. Потом подошел к спальне Мэнди и прислушался – нет, звук доносился не оттуда. Неужели Джем?
Он осторожно приоткрыл дверь в комнату сына. На него повеяло характерным, слегка застоялым духом не озабоченного чистотой подросткового тела, но тоскливый звук испуганно затих.
– Сынок? Ты в порядке? – шепотом позвал Роджер.
Ответа не последовало. В комнате стояла напряженная тишина, даже дыхания парня не было слышно. Но Роджер всем своим нутром уловил отчаяние, которое, как кисель, сгущалось в воздухе. Ну, просто хоть ножом режь.
А еще – он учуял это своим, вконец обострившимся от голода обонянием – от кровати Джема резко пахло свежим мальчишеским потом и страхом. Наконец, Роджер расслышал сдержанный сиплый вздох, который можно сделать только через рот, когда имеешь напрочь отекший нос.
– Джем, ты спишь? – еще раз попытался он.
Ответом ему опять была кромешная тишина. Он уже совсем было собрался притворить за собой дверь, когда разобрал полузадушенное «да», донесшееся от постели Джема.
Его ребенок явно не спал, если не сказать больше – он безутешно страдал. Это было очевидно, судя по сдавленным тихим всхлипам, перемежаемым судорожными вздохами. Роджер горестно сжал челюсть и шагнул через порог, плотно прикрыв за собой дверь.
Он тяжело опустился на кровать рядом с сыном, со жгучей тоской ощущая его пылающее, напряженное тело возле своего бедра и положил руку между вздрагивающих лопаток. Джем вдруг обернулся рывком и зарылся лицом в его ногу, судорожно вцепившись в рубашку.
– Папочка, папочка, пожалуйста, не отдавай меня им! Лучше накажи меня сам. Я НЕ ХОЧУ, НЕ ХОЧУ туда идти, Я НЕ МОГУ! – из его груди рвался тихий надсадный стон.
«Боже! Господи! – потрясенно продумал Роджер, ужаснувшись своей совершеннейшей беспомощности, и сам готовый вцепиться в сына, будто какие-то злые силы хотят забрать его навсегда. – Спаси и помилуй нас».
Что он мог сказать сейчас дрожащему пареньку, вжимающемуся в отца как в последний спасительный оплот? Как утешить? Да и что он мог сделать в этой ситуации, когда от него решительно ничего не зависело? Или все-таки зависело?.. Как всегда, в такие минуты сомнения, Роджер ощутил Его надежное присутствие.
– Чшшш... сынок... конечно, я не дам тебя в обиду... не дам, не переживай, – он чувствовал, как задеревенел от горького спазма его голос, и с трудом перевел тягучее дыхание. – Несомненно, ты совершил большой грех и заслужил наказание, и ты понесешь его так, как угодно Господу. Но он знает, что ты раскаиваешься, малыш, – Роджер успокаивающе потормошил стиснутое тело мальчишки, – и он не будет слишком жесток, Джемми, не сомневайся.
– Они отрубят мне руку! И б-будут п-пороть плетью, как дедА-А-А... – опять этот рывок в его колени, будто парнишка мучительно старается спрятаться прямо в надежном теле отца.
– Нет, парень, нет, что ты! С чего ты взял? Они не сделают этого. Бог не допустит, и я не допущу! Лучше я сам выдеру тебя как следует, малец, – Роджер тихонько водил ладонью по его худощавой спине, ерошил взмокшие волосы, – но калечить тебя точно не дам! Успокойся... Ну...