Марина с насмешливым сожалением поглядела на него, мягко поцокав языком:
– Жена твой карош', я не спорит'. Верно ран'ше красотка был... Но дело ф том, что она – старый, а я – молодой!.. Моя кожа – гладкий... волос – черный, а дыхание – свежий. Ты мой прогонят', милорт'... но мошет' пыт', ты пожалет' оп этам-м!..
Джейми рассвирепел от такой наглости и своего непонятного бессилия, пытаясь как-то скрыть невольную дрожь в результате безудержно растущего напряжения плоти.
– Не пожалею!.. И учти, фрау, если ты еще раз притащишь сюда свою похотливую задницу, твоя мечта исполнится! Не так, как тебе мнится, учти! Твою филейную часть надерут прилюдно, на Собрании – потом месяц не сядешь!.. – он скрипнул зубами в бессильной злости и, дернув, угрожающе намотал ремни вожжей на мощный кулак. – Уж об этом я побеспокоюсь, обещаю! И, уверяю тебя, девица... Рука. Будет. Не моя!
Марина сокрушенно покачала головой и снова скривила губы в бесстыжей усмешке. Потом, окинув его нахохленную фигуру каким-то сочувственным взором, эффектно развернулась и, набросив на плечо вдруг отыскавшийся платок, гордо понесла себя к выходу, излишне вычурно покачивая бедрами.
Джейми не мог отделаться от ощущения, что в обтекаемых формах ее фигуры, манере держаться и даже чертах нахального лица что-то неуловимо, до боли показалось ему знакомо. Она напоминала кого-то так мучительно...
Внизу живота ныло, пекло и скручивало так, что срочно хотелось схватиться за член и довести его до разрядки, а потом уже все остальное... Едва дождавшись, когда дверь за блудливой чертовкой закроется, он в сердцах отбросил вожжи подальше и пару секунд постоял с закрытыми глазами, пытаясь обуздать растущий жестокий жар. Но вожделение снесло напрочь всю его волю, не оставив ни единого шанса!..
Джейми зарычал и, практически разорвав пуговицы на штанах, судорожно сжал дьявольский орган. Потом, ненавидя его – и себя в придачу, – в несколько сильных толчков заставил поганца излиться.
И уже падая на колени в сладком бессилии оргазма, он осознал – образы внезапно схлопнулись в его пустой затуманенной голове – Марина едва уловимо напоминала Клэр в молодости. Та же обольстительная фигура: аппетитная грудь в сочетании полновесными бедрами и тонкой талией. И тот же, дьявол ее разнеси, дерзостный взгляд вкупе с упрямо поджатыми губами. Наваждение...
Впрочем – сейчас Фрейзер с облегчением отдавал себе отчет – для него Клэр нисколько не изменилась и по сей день. И не изменится хоть через тысячу лет! Душа ее, вибрации которой он, навеки сплетясь, чувствовал теперь каждой клеточкой своего тела, до сих пор пребывала на удивление свежей и молодой. И останется такой же – он готов поклясться в этом хоть на Страшном Суде – прекрасной, вдохновляющей, хранящей свою пленительную неисчерпаемость. Вечно.
– Клэр!
С этим именем на устах, выплеснутым с глухим натужным рыком, он и кончил. И, подняв глаза, вдруг встретился с её взглядом, замершем в бесконечном потрясении.
– Клэр?!
Джейми задохнулся от внезапного испуга и заморгал растерянно, невольно потянувшись к жене свободной рукой в безнадежной попытке остановить, вернуть все назад.
– Нет! Нет… девочка... Это не то, что ты подумала!.. – раскаянно вырвалось у него на выдохе, почти неслышно.
Джейми даже не осознавал, как вторая его рука вцепилась лихорадочно в обмякший член, перепачканный липкой слизью. Клэр приблизилась – прямая, окаменелая в своем внезапном горе, – и шотландец почувствовал, как на его челюсть обрушивается оглушительный вихрь. Ухватившись свободной рукой за вспыхнувшую щеку, он смотрел на нее снизу вверх с безнадегой приговоренного.
– Что? Что я должна подумать, Джеймс Фрейзер, – голос жены был абсолютно ровным от ярости, – когда мой муж дрочит после того, как из его дверей выскакивает молоденькая девка?
Не представляя, что сказать в свое оправдание, он мог только беспомощно мотать головой: «Боже! Это не то, что ты думаешь! Пожалуйста, Клэр!..» Но вслух этого не стал говорить, с внезапным бессилием осознавая всю бесплодность и жалкую неуместность попыток.
– Не поздновато ли для... кризиса среднего возраста, бесстыжий ты мерзавец?! – холодное презрение сквозило в каждом ее слове.
Потом Клэр развернулась и, оставляя его в совершеннейшем смятении, молча вышла вон, вышагивая ровно, словно несла внутри сосуд с расплавленным металлом. Со щемящей болью в груди Фрейзер видел, с каким невероятным трудом давался жене каждый шаг, как ее покачивало, словно захмелевшую внезапно, но она в своей упрямой гордости не позволяла себе оступиться.